На последнем берегу

– Хотя не мешало бы, – с напускной серьезностью сказал маг, охладив этой шуткой разошедшегося Аррена. Впрочем, тот и сам не понимал, что на него нашло. У него никогда и в мыслях не было разговаривать таким тоном с Верховным Магом. Но ведь этот Ястреб нисколько не походил на Верховного Мага: курносый нос, круглые, плохо выбритые щеки, какой-то странный, неземной, постоянно меняющийся голос.

– Есть ли смысл в том, что он рассказал вам? – спросил Аррен, поскольку не имел ни малейшего желания возвращаться в ту пыльную комнату над зловонной рекой. – Во всех этих баснях о жизни и смерти, и о возвращении назад после отсечения головы?

– Я не знаю, есть ли в этом смысл. Я хотел поговорить с волшебником, утратившим свой дар. Он сказал, что не потерял его, а отдал… точнее, продал. За что? Жизнь за жизнь, сказал он. Власть за власть. Нет, я не понимаю его, но он заслуживает того, чтобы его выслушали. Спокойная рассудительность Сокола еще больше смутила Аррена. Он понял, что вел себя будто капризный ребенок. Хэйр заворожил его, но теперь все очарование как рукой сняло, осталось лишь болезненное отвращение, как будто он съел какую-то гадость. Аррен зарекся не раскрывать рот до тех пор, пока не возьмет себя в руки. Тут его нога скользнула по склизкой, гладкой ступеньке, и он с трудом удержался на ногах, ободрав руки о камни.

– Будь проклят этот мерзкий город! – выругался он в сердцах.

– Мне кажется, в этом нет необходимости, – сухо заметил маг.

С Хорттауном действительно было что-то не в порядке, сама его атмосфера наводила на мысль, что на нем лежит печать проклятья. Хотя нельзя сказать, что здесь ощущалось присутствие чего-либо чуждого, скорее чего-то не хватало, образовалась какая-то пустота, которая, словно болезнь, разъедала душу всех, кто находился в городе. Даже несвойственное марту тепло послеполуденного солнца казалось удушливой пеленой. На улицах и площадях города кипела торговля, но ее нельзя было назвать ни бойкой, ни упорядоченной. Товары были плохи, цены – непомерно высоки, и на кишевших ворами и разбойными шайками рынках не чувствовали себя в безопасности ни продавцы, ни покупатели. На улицах было крайне мало женщин, да и те ходили, в основном, группками. В городе царили беззаконие и безвластие. Поговорив с людьми, Аррен и Сокол быстро выяснили, что в Хорттауне давно уже не было никакого лорда, консула или мэра. Некоторые из былых правителей города умерли, другие – ушли в отставку, а иные – предательски убиты. Город разбит на районы, у каждого – свой глава, охранники в гавани набивают себе карманы, контролируя порт и так далее. Из города будто вынули сердце. Несмотря на все кипение жизни казалось, что люди просто отбывают номер. Ремесленники, судя по всему, практически утратили интерес к работе, даже разбойники грабили лишь потому, что не были обучены ничему иному. Блеск и нищета огромного портового города мозолили глаза, но чуть в стороне маячили застывшие фигуры хазиманов. А копни поглубже – и все эти лица, запахи и звуки тут же превращаются в призрачное видение. Разноцветье города то и дело блекло этим душным бесконечным вечером, когда Сокол и Аррен разгуливали по улицам, расспрашивая людей. Полосатые навесы, грязные булыжники мостовой, раскрашенные стены – все это буйство красок норовило окончательно расплыться и исчезнуть, превратив Хорттаун в город-призрак, пустой и тоскливый, залитый испепеляющим светом солнца. Только в самой верхней точке города, куда они поздним вечером зашли передохнуть, эта безнадежная картина всеобщей отключки ненадолго отступила.

– В этом городе нам вряд ли улыбнется удача, – сказал Сокол несколько часов назад, и теперь, после долгих бесцельных скитаний и бесплодных разговоров с незнакомцами, он выглядел угрюмо и устало. Его маскировка поблекла, сквозь добродушное лицо морского торговца просвечивало другое – жесткое и смуглое. Аррену никак не удавалось стряхнуть с себя установившееся с утра дурное настроение. Они сидели на грубом дерне на вершине холма под сенью рощицы деревьев пендик, среди темных листьев которых горели редкие красные бутоны. Отсюда город представлялся им ковром черепичных крыш, спускавшимся к морю. Бухта широко раскинула свои объятия, вытянувшись до самого горизонта. Синим сланцем пылала она под лучами безжалостного солнца. Не было ей ни конца, ни края. Они сидели, глядя на этот бескрайний голубой ковер. В голове Аррена прояснилось, появилось желание раствориться в этом мире, насладиться им. Потом они пошли испить водицы из крохотного ручейка, журчащего неподалеку среди бурых скал, который брал начало у прелестного садика на вершине холма за их спинами. Аррен сделал большой глоток и опустил голову в ледяную воду. Затем он выпрямился и продекламировал строки из «Деяний Морреда»:

***

«Хвала фонтанам Шелиета, серебристому журчанью вод, Но долговечнее потока, что жажду в зной мне утолил, Проклятие на имени моем!»