На последнем берегу

– Никаких чар! – вздрогнул человечек, отшатываясь от него. – Я не торгую чарами, господин моряк! Только сиропы, освежающие дыхание после выпивки или корня хази – только сиропы, великий принц! Он сгорбился, вжимаясь в камни мостовой, вазы на его подносе звенели и раскачивались так, что капельки содержимого некоторых из них – розовое или пурпурное желе неприятного вида – пролились через край. Не говоря ни слова, Сокол повернулся, и они с Арреном пошли прочь. Вскоре толпа поредела, магазинчики сменились унылыми хибарами, весь товар которых составляли кучки гнутых гвоздей, сломанные пестики да старые гребешки.

Эта бедность шокировала Аррена меньше, чем сутолока респектабельной части улицы. Масса выставленных на продажу вещей и истошные крики «купи», «купи» вызывали у него удушье. Еще его возмутило подобострастие разносчика. Аррен вспомнил прохладные светлые улицы родного северного города. Ни один житель Берилы, подумал он, не стал бы так пресмыкаться перед чужестранцем.

– Бесчестный народ! – сказал он.

– Сюда, племянник, – его спутник никак не отреагировал на реплики Аррена. Они свернули в переулок, петлявший меж окрашенных в красный цвет высоких глухих стен домов, который вел по склону холма через арку, украшенную гирляндами пришедших в негодность флажков, снова наружу, к солнечному свету – на рыночную площадь, забитую палатками и ларьками, где кишмя кишели люди и мухи.

По краям площади неподвижно сидели или лежали навзничь мужчины и женщины. Их рты чернели как разверстые раны, вокруг воспаленных губ тучами вились мухи, собираясь в грозди, похожие на кисти сушеной смородины.

– Как их много, – произнес хриплым голосом Сокол. Казалось, что он тоже выбит из колеи, но когда Аррен взглянул на него, то не заметил на пышущем здоровьем туповатом лице торговца Ястреба и тени эмоций.

– Что случилось с этими людьми?

– Хази. Он расслабляет и успокаивает, позволяя душе оторваться от тела и витать в облаках свободно, как птица. Но когда душа возвращается в тело, оно требует еще больше хази… И жажда растет. А жизнь коротка, ибо вещество это – яд. Сперва – судороги, затем – паралич, а потом – смерть. Аррен посмотрел на женщину, что сидела, привалившись спиной к нагретой солнцем стене. Она подняла руку, словно хотела отогнать муху от лица, но рука стала совершать судорожные кругообразные движения, как будто женщина забыла о ней, и та двигалась в такт непроизвольным сокращениям мышц. Ее жесты напоминали сумбурные магические пассы бессмысленного заклинания.

Ястреб тоже взглянул на нее, но не моргнул и глазом.

– Пошли! – сказал он.

Он повел Аррена через рыночную площадь к увенчанному навесом ларьку. Полосы солнечного света, окрашенного в зеленый, оранжевый, лимонный, малиновый и пурпурный цвета падали на ткани и шали, блестели на пряжках плетеных ремней, пускали зайчики в многочисленных зеркальцах, что усыпали высокий, украшенный перьями, головной убор продавщицы – толстухи с зычным голосом.

– Сатин, кружева, меха, войлок, шерсть, козьи шкуры с Гонта, марля с Соула, шелка с Лорбанери! Эй, северянин, снимай свою робу, не видишь, солнце жарит вовсю! Может, возьмешь что-нибудь для девушки на далеком Хавноре? Взгляни на шелк Юга, прекрасный как крылья бабочки! Она ловким движением подбросила в воздух рулон тончайшего шелка, розового, с переливающимися серебряными нитями.

– Нет, хозяюшка, мы не сватаемся к королевам, – сказал Ястреб, и женщина возмущенно взревела:

– Во что ж вы тогда одеваете своих женщин? В мешковину? А может, в парусину? Скупцы, не хотите купить бедняжке, мерзнущей в вечных снегах Севера, даже клочка шелка! Тогда вот козьи шкуры с Гонта, они согреют вас холодными зимними ночами!

Она развернула перед ними на прилавке большую кремово-коричневую шкуру, тряся мехом коз с северо-восточных островов. Мнимый торговец протянул руку, пощупал ее и улыбнулся.

– Ага, значит ты – гонтиец? – пробасила она. Головной убор качнулся и отбросил тысячи разноцветных зайчиков на разложенные ткани и навес.

– Это андрадская работа, не так ли? Здесь четыре бечевки на палец длины, а на Гонте делают шесть или больше. Но скажи мне, почему ты больше не используешь магию, когда продаешь свои безделушки? Когда я был здесь несколько лет назад, я видел, как ты извлекала огонь из ушей людей, затем превращала его в птичек и золотые шарики. И торговля тогда шла более бойко, чем сейчас.

– Это и торговлей нельзя назвать было, – ответила толстуха, и Аррен впервые заметил ее глаза, жесткие и темные как агаты, пристально рассматривающие его с Ястребом из-под круговерти качающихся перьев и сверкающих зеркал.

– Извлечение огня из ушей – презабавнейший трюк, – упрямо гнул свое Ястреб с простодушной ухмылкой. – Мне хотелось, чтобы мой племянник взглянул на это.