На последней парте

Кати оскорбленно отвернулась и стала смотреть в окно. У нее вертелось на языке множество вопросов, но раз Шаньо не хочет отвечать по-человечески, она лучше посмотрит, какие здесь дома. Странное дело, тут они гораздо ниже — двухэтажные и даже одноэтажные попадаются. Вот бы здесь они жили — уж чего лучше! Кати хоть каждый день дразнила бы кошку в свое удовольствие, и никакая тетя Аннуш — она у Шошей служит, на третьем этаже, — не выскакивала бы на кошкино мяуканье и не кричала: «Прекрати сейчас же, у господина доктора бациенты». Интересно, что это за штуковина такая — бациенты?

Наконец они прибыли. Шаньо сделал озабоченное лицо; он утверждал, что Кати через проходную не пропустят. А все же умница этот Шаньо, не зря бабушка твердила, чтобы учили его какому-нибудь хорошему ремеслу, потому что голова у парня светлая. Вот и сейчас он оказался прав. Дяденька сторож поманил к себе Кати и строго спросил:

— А тебе зачем сюда?

Кати растерянно оглянулась — может, Шаньо что-нибудь придумает? — но брат словно испарился. Пусть Кати объясняется сама как умеет, он не станет на рожон лезть из-за этой дурешки. Глаза у Кати забегали, как у куклы. Взять да проскочить стрелой в проходную? Но этот сторож, странное дело, оказался совсем молодым, и пальцы у него были все на месте, не то что у других сторожей, — словом, он догонит ее в два счета и схватит за шиворот. Сказать ему правду — что пришла за книгой для пения?.. Нет, это глупо. А потом, по мнению Надьхаю, например, правду вообще говорить не стоит, потому что за это обязательно попадет. Конечно, если скроешь правду, тоже попадет, но обычно поменьше.

— Я к брату пришла, — жалобно проговорила она наконец. — Он здесь работает, его Рудольф Лакатош зовут.

— Рудольф Лакатош, — повторил сторож. — Ну, и чего же ты хочешь от этого Лакатоша?

— Папа велел передать ему кое-что.

— А после работы это никак нельзя передать?

— Дело очень важное, — пустилась во все тяжкие Кати. — У меня мама больна.

— Больна? А что с ней?

— Живот болит. Может, даже умрет она!

— Ты знаешь, где твой брат работает?

— Знаю, я уж сколько раз была здесь! — солгала Кати, не моргнув глазом.

— Тогда беги, — сказал сторож ласково.

Кати уже рванулась было во двор, но вахтер остановил ее:

— Постой-ка!

Он достал коричневый пакет, из него вынул белый пакетик, а из белого — завернутый в промасленную бумагу сверток. В свертке оказался сильно подрумяненный и обильно посыпанный сахаром хворост. Взяв одну штуку, самую большую и поджаристую, он положил ее в белый пакет и протянул Кати:

— Отнеси это маме своей!

Кати отчаянно затрясла головой, косички так и запрыгали вокруг шеи.

— Ой, нет, пожалуйста, не надо! — крикнула она чуть не плача, повернулась и ударилась в бегство.

Только у самого заводского здания Кати немного сбавила ход, да и то все время оглядывалась, не догоняет ли ее дяденька сторож со сладким хворостом. И как это ей в голову пришло сказать, что у нее больна мама? Глупый все-таки человек Надьхаю, дяде сторожу вполне можно было бы рассказать про книгу для пения. Окажись на ее месте Марика, она непременно рассказала бы. Да и Феттер тоже. Она противная, это правда, но такого придумывать не стала бы, что мама у нее больна…

Рабочие входили один за другим, а Кати стояла, прислонившись к стене, и смотрела, не идет ли Руди. Но его не было. По двору пробегали уже только одиночки. Вдруг к Кати подошел человек в короткой куртке.

— Замерзнешь здесь, девочка! Кого ты ждешь?

— Брата своего, Рудольфа. Рудольфа Лакатоша.

— А он давно на заводе работает?

— С сентября.

— Значит, он должен быть еще на внешних работах, вон там, за зданием.

Кати весело побежала туда, ей уже порядком надоело бессмысленное стояние у стены. Позади заводского здания, на огромной, сплошь изрытой территории, копошились рабочие. Они лопатами нагружали землю в тачки, потом по рельсам подталкивали тачки к вагонеткам, сбрасывали в них землю, а вагонетки, выстроившись длинным поездом, отвозили землю на завод. Вагонетки въезжали прямо в стену завода с одной стороны и выезжали с другой уже пустые. Кати быстро огляделась. Вряд ли Руди лопатит землю, он ведь известный лентяй. Тачки таскать — работа тяжелая, в земле рыться — тоже не по нему… Но вот Кати увидела, что там, где исчезают в стене нагруженные вагонетки, кто-то стоит и наблюдает, правильно ли вагонетки выстроились, не сошли ли с пути. Это, должно быть, и есть Руди. Стоять да глазеть — занятие как раз для него.

И действительно, это был Руди. Когда из-за очередной вагонетки появилось перед ним лицо Кати, он принял это к сведению без малейшего удивления, словно каждая вторая вагонетка привозит ему такую вот Кати.

— Это пальто я вчера получил, — сказал он вместо приветствия. — Теплое, на вате. Даром дают.

— Где моя книга для пения? — вопросом ответила Кати.

— Если проработаю здесь полгода, моим будет, навсегда, — продолжал свое Руди.

— Черта с два твое, отдавай сейчас же! — закричала Кати.

— Что отдавай?

— Мою книгу для пения!

— Че-го?! Нету у меня. Я и не видел ее!

— Шаньо сказал, что ты вытащил ее из ящика и унес.