На полголовы впереди

Шеридан с ненавистью посмотрел на нее, что, по-видимому, нимало ее не обеспокоило. Она терпеливо ждала, пока он не встал – с большой неохотой – и не пошел вслед за ней в их вагон.

Мне казалось, что Бемби взяла себе за правило как можно меньше переживать за Шеридана, чтобы не испытывать лишних огорчений. Как и Мерсер, она наверняка много лет страдала из-за его хамского поведения с людьми и привыкла держаться в стороне. Она не пыталась откупиться от жертв его выходок, как делал Мерсер: она просто не обращала на эти выходки внимания.

Я стал размышлять о том, что здесь было первопричиной – ее холодная светская сдержанность или недостаток теплых чувств у ее сына. Возможно, у обоих сердце было ледяное, и это усиливало их взаимное отчуждение. Мне пришло в голову, что Бемби – совершенно не подходящее для нее имя: это была отнюдь не наивная маленькая лань с широко открытыми глазами и шелковистой шерсткой, а видавшая виды, равнодушная красивая женщина в норковых шкурах.

Проводив их взглядом, Нелл вздохнула:

– Вы знаете, она не поцеловала Занте на ночь и даже не обняла ее, чтобы утешить. Совсем ничего. А ведь Мерсер так мил.

– Не думайте о них.

– Ладно... Вы понимаете, что на следующей остановке пресса накинется на наш поезд, как стая голодных львов, вышедших на охоту?

– Голодных львиц, – сказал я.

– Что?

– Стаей охотятся самки. А их самец в одиночестве сидит в сторонке и наблюдает, как они загоняют добычу, а потом забирает себе львиную долю.

– Я не желаю этого знать.

– Следующая остановка, – сказал я, – будет у нас глубокой ночью пятнадцать минут на станции Уайт-Ривер. С учетом опоздания мы должны прибыть туда в четыре ноль пять, а отправиться в четыре двадцать.

– А потом?

– Если не считать трехминутной остановки неведомо где, мы стоим двадцать пять минут в Тандер-Бее, в десять пятьдесят утра.

– Вы знаете наизусть весь график движения?

– Эмиль велел мне его выучить. Он правильно сказал, что чаще всего меня будут спрашивать, когда мы прибудем туда-то и туда-то. И он сказал, что настоящий официант всегда может на такой вопрос ответить, даже несмотря на то что мы везде прибываем на тридцать пять минут раньше обычного "Канадца".

– Эмиль прелесть, – сказала она. Я удивленно взглянул на нее. Мне и в голову не приходило назвать Эмиля прелестью. Изящный, аккуратный, умный, великодушный – да...

– Прелесть? – переспросил я.

– Я хотела бы надеяться, что вы так не считаете, – сказала она.

– Нет.

– Это хорошо.

Я видел, что она испытала облегчение.

– Вы не были в этом уверены? – с любопытством спросил я. – Я выгляжу таким... обоеполым?

– Ну, понимаете... – Она немного смутилась. – Я не хотела заговаривать на эту тему, правда не хотела. Но если уж вы хотите знать, в вас есть что-то... что-то скрытное, очень личное... как будто вы не хотите, чтобы кто-нибудь вас слишком хорошо узнал. И я просто подумала... Простите меня.

– Хотите, я осыплю вас жадными поцелуями?

Она засмеялась:

– Это не ваш стиль.

– Дайте срок, еще увидите.

Я подумал: два человека, которые совсем недавно познакомились, не стали бы вести такие разговоры, если бы сразу же не почувствовали друг к другу доверие и приязнь.

Мы стояли в тесном тамбуре между кухней и залом ресторана, и она все еще прижимала к груди свою папку. У меня мелькнула мысль: если дело дойдет до жадных поцелуев, то ей придется папку опустить.

– У вас постоянно шутки на уме, по глазам видно, – сказала она. Только вы оставляете их при себе.

– Я подумал о том, что вы держите свою папку, словно щит.

Она широко раскрыла глаза:

– Как-то один противный тип в редакции журнала схватит меня за грудь... И зачем я это вам говорю? Дело было много лет назад, что мне теперь до этого? И вообще, как еще можно носить папку?

Тем не менее она опустила ее и положила на раздаточный столик, но долго разговаривать нам не пришлось: пассажиры, веселившиеся в хвосте поезда, потянулись мимо нас в спальные вагоны. Я скрылся на кухне и слышал, как они спрашивали у Нелл, когда будет завтрак.

– От семи до девяти тридцати, – отвечала она. – Спокойной ночи всем.

– Она заглянула на кухню. – И вам спокойной ночи. Я пошла спать.

– Спокойной ночи, – ответил я, улыбнувшись.

– А вы не идете?

– Скоро пойду.

– Когда все будет... спокойно?

– Можно сказать и так.

– А чего, собственно говоря, ждет от вас Жокейский клуб?

– Чтобы я предвидел неприятности до того, как они начнутся.

– Но это невозможно.

– Хм-м... – произнес я. – Я и вправду не предвидел, что кто-то отцепит Лорриморов.

– И будете за это уволены, – сухо сказала она. – Но если сможете заснуть, то приятных вам снов.

– Тор сейчас поцеловал бы вас, – сказал я. – Но Томми этого сделать не может.

– Буду считать, что вы это сделали.

Она весело пошла прочь, снова прижав папку к груди: наверное, это была у нее привычка, а не только средство защиты.