На пол-листа.

…Этот день начался странно, как будто ребёнку приснился ужас или она отлежала во сне ручку. Дети еще не понимают истиной причины негодования и вымещают его на родителях, в этот раз я услышал, как именно я должен читать, как правильно вытирать ей попу после туалета, могу ли я отвечать на телефонные звонки, если при этом рисовал ей домик. Нашёл силы не совершить ошибки, не повысил голос, не пошёл по пути внятной, но грубой дрессуры через: «ремень + задница», а просто ужаснулся ненависти в ее словах и отрезал: Я! Не хочу! С тобой! Говорить! Точка! Встал и ушёл. Уже через полчаса, она что-то пыталась буднично спросить, уже не грохотали мультики по телевизору, уже она пыталась не показаться на глаза, а я уныло размышлял – сколько именно капель валокордина лить в этом случае. Как вдруг маленький человек принес два рисунка угловато вырезанных ножницами – Кроша и Нюшу из Смешариков, обняла за шею и обжигая ухо дыханием, стал быстро бубнить, то, что боялась потерять: «Папочка, я так люблю тебя, прости меня, я не знаю что со мной, папочка». Счастье, это когда должны были расстрелять, - да помиловали, прекрасным дождливым утром посреди восхитительного болота! Счастье, - это когда весь мир рухнул, без надежды на восстановление и был спасен невесомой детской рукой. Я точно знаю, как пахнет моё счастье, надеюсь читатель обронил свой скепсис, придавив ногу...

О славном парне.

Родился он теплым и опухшим комочком и мамка задыхалась от счастья, когда он, смешным волчонком набрасывался на её сиську. Она не спала ночами, когда он мучился животиком и резались зубки, когда вдруг резко и злобно заболевал, а она затравленно молилась, чтобы Господь уврачевал, а не забрал. Вот он и вырос, красивый как Ангел, так как бывают красивы только не успевшие нагрешить дети, на лице которых ещё не видно следов этого мира. Так странно, но в России каждому новому поколению, как-то не везет, вот и на долю этого прекрасного парня выпала своя война и он не стал бегать от призыва и призвался, и Родину он честно любил, и форма ему шла, осталось только вернуться Героем, как и положено в красивых сказках. А его взяли в плен, чужие, злобные дядьки и он не особо даже нужен им был, взяли покуражиться, как принято у настоящих негодяев. Поставили одеревеневшего от ужаса ребенка перед парнем его возраста, дали в руки автомат и с беззаботной шуткой в голосе сообщили: «Стрелять! Не пристрелишь, пристрелим обоих». А он смотрел невидящими глазами и всё хотел проснуться, очнуться как-то, ведь так не могло быть, не должно было так, вот не для этого его мамка растила, в след платком махала. Он даже не понял, как-так оно выстрелило и выронил автомат. А вокруг что-то бухнуло и свет погас, он подумал, что наверное умер. Но потом свет вернулся, но жизнь не вернулась полностью, потому что отлетела вместе с тем убитым пареньком, о котором никто не знал, но знал он и это уже не было жизнью. Так и выл убиваемым зверем, ползал по битым камням, так и рыдал своей участи палача, предателя, труса, которого мамка родила, а он все что было святого, …испугался да и предал. Не получилось как у пионеров героев из кино. Начал он веровать не потому, что надеялся на прощение, а потому, что с Богом было чуточку легче. И вот однажды к нему приехал какой то бравый офицер, приехал по своей печали, а постаревший, истлевший сердцем человек стал всматриваться ему в лицо и вдруг узнал того «убитого» мальчишку.

- Не убил ты меня, ранил легко, а потом и наши ударили, нас и накрыло всех, я по госпиталям, вот и выжил

- А я, вот так и умер, догниваю сколько лет.

И дело ни в том, что Милостью Божией жив оказался тот, кого считал мертвым, а в том, что он его предал и «убивал» в сердце своем. Славный был паренек, да только зря родился. Так бы и гореть ему в аду, если бы ни умерев для мира, не отдал всю жизнь свою, своё сердце людям, вымаливая прощение уже для них, не ожидая прощения для себя. …Человецам нельзя понять разумения Божия, ибо и Ангелы небесные не смеют взирати на лик Его(с). Это был фильм «Остров» Павла Лунгина, самое сильное произведение из того, что я видел в этой жизни, опасался одного, завыть в голос, прямо в зале…

Эпилог.