На перекрестке двух миров

В общем, в столице госпожа Таньер оказалась по рекомендации герцога, а граф Доло, в свою очередь, рекомендовал ей посетить Тибад. И в подтверждение этого имелось письмо, переданное с госпожой Таньер. Что до платья дочери Левит, то его дала тетушка его светлости, что последняя, несомненно, должна была подтвердить, если возникнут вопросы. Как вы, должно быть, помните, тетушка Нибо была старшей сестрой в ришемском Доме Левит. Именно туда когда-то была отправлена Селия, и ее надзирательницей стала любящая родственница нашего плута, пока бывшая герцогиня Ришемская не вышла замуж во второй раз. Так что тут и сомнений не было, что она во всех красках расскажет, как познакомилась с женщиной, порученной ее заботам племянником.

Что до магистра, то он познакомился с госпожой Таньер в доме его сиятельства, когда был призван из-за недомогания графа. Виделся и общался довольно часто, даже испытал симпатию к любознательной женщине, потому что своим интересом она напомнила ему пропавшую бедняжку Шанриз. И хоть сходство было лишь в этой черте, но для Элькоса, столько времени тщетно искавшему следы своей любимицы, госпожа Таньер стала отдушиной.

А потом, когда он закончил со своими изысканиями в столице и решил отправиться на практической работы, то зашел попрощаться с графом и его гостьей. Там он и узнал, что госпожа Таньер была передана герцогу Ришемскому, который везет ее навстречу с супругом, а после в Тибад. Услышав про последнюю цель путешествия, магистр не устоял. Он давно скучал по своим друзьям, и решил навестить их, а уже после заняться тем, чем намеревался. В дороге нагнал, ибо знал направление, и уже дальше путники ехали все вместе. Но после того как гости графов Тибадских отбыли, уехал и Элькос. Куда? Говорил о Халландских предгорьях и о Лаворейе. Ищите, господа, ищите, если это кому-то будет нужно.

Однако я вновь сильно отвлеклась, но мне хотелось рассказать о том, что произошло за прошедшее время, но теперь пора вернуться к визиту Элдера. Тем более мы приблизились к покоям их сиятельств четы Гендрик. Граф толкнул дверь и первым вошел внутрь, чем еще раз показал свое волнение. Он был не менее воспитан, чем его жена или ее родственники, но позволил себе неучтивость и вряд ли заметил это.

Элдер подошел к мольберту, сейчас занавешенному куском красного полотна, вздохнул и сдернул его…

— Боги, — прошептала я, застыв в восхищении перед портретом.

Нет! Не верно, это был не портрет, хоть на нем и были изображены люди. На полотне его сиятельство запечатлел беседку у пруда. На ее бортик присел Танияр. Одну ногу он подтянул к груди, вторая свисала вниз. Дайн откинулся на каменную колонну, служившую поддержкой для округлого свода крыши. На лице его застыла едва приметная улыбка, а в синих пронзительных глазах легко угадывалась лукавинка и толика иронии. И пусть это была неучтивая поза, но мой супруг позволял ее себе довольно часто, и замечаний никто и не думал делать.

Впрочем, и моя поза была довольно фривольной. Я расположилась рядом с мужем, чуть откинувшись на него, и супруг обнял меня за плечи, как делал это множество раз. На моем лице не было маски, и волосы пылали огнем, как и прежде. Я улыбалась зрителю без всякой иронии. От всего моего образа будто шло тепло, которое можно было ощутить кожей. Истинно солнечный луч…

На ту же колонну, к которой привалился спиной дайн, но с другой стороны облокотился его светлость. Он скрестил на груди руки, чуть изломил бровь, и в глазах Нибо застыла так присущая ему хитринка. Однако на лице ясно читалось благодушие. Именно таким и был наш герцог. Несмотря на его склонность к интригам, на коварство и корыстолюбие, он оставался добродушным человеком, который был способен на многое для тех, кто был ему дорог.

А за столом, стоявшим посреди широкой беседки, сидели мои родители и Амбер с самим Элдером. Сестрица уместила головку на плечо супруга и казалась невероятно нежной и трогательной. Сам граф запечатлел себя привычно серьезным, но вовсе не казался печальным или суровым, скорей, задумчивым. Впрочем, таким он обычно и бывал.

А вот мои родители не соприкасались даже плечами. И вовсе не потому, что были холодны друг к другу. Напротив, между матушкой и отцом присутствовала теплота и нежная забота друг о друге, но они были ярыми поборниками этикета, и эту строгость художник показал очень отчетливо. Однако лица их были приветливыми. Батюшка улыбался, а на лице ее сиятельства можно было легко угадать до боли знакомое «несносное дитя» — упрек, в котором не было раздражения. Но то состояние, когда родительница была растрогана и скрывала это за ворчанием.

Кроме всех нас присутствовал на картине и магистр. Он, как и мы с Танияром и Нибо, был более расслаблен. Элькос, склонившись, оперся ладонями на спинку стула моего батюшки и смотрел на зрителя со знакомой добродушной улыбкой. Казалось, еще мгновение, и он произнесет нечто вроде: «Ну что же вы застыли, душа моя? Или же забыли, как я прикрывал ваши шалости?»

— Просто невероятно, — прошептала я. — Восхитительно…