Потирая рукой ноющее ребро, Кистен посмотрел на меня. Помедлил, будто ожидая, что я догадаюсь сама.
— Он велел мне убить тебя, — сказал он, и меня пронзило страхом. — Сказал, что это единственное, чем я могу доказать свою любовь к нему. От
Тепло от горелки у меня за спиной не спасло меня от холодной дрожи. На лице Кистена мелькнул страх, но это было не безумие, а ужас осознания.
— Прости, Рэйчел, — зачастил он, — я не мог. Мне предстоит смерть. Он отдал мою последнюю кровь кому-то в подарок. Меня убьют и отвечать не будут. С этим я еще бы смирился. Норн выбросил меня из камарильи, и никто не пойдет против Пискари, поддерживая мое существование нежити. Это двойной смертный приговор. Первый быстро приведет в исполнение чужак, который высосет меня ради собственного удовольствия, а второй — медленно исполнит безумие.
Он встретился со мной взглядом, и я замерла, увидев сдерживаемый страх в постепенно расширяющихся зрачках.
— Это нехорошая смерть, Рэйчел, — прошептал он, нагоняя на меня холод. — Я не хочу сходить с ума.
Я почувствовала, как напрягаются все мышцы. Кровь. Он говорит о крови. Он не боится смерти, он боится того, что никто не сохранит его существования как неживого. И он ждет, что я помогу ему.
С глубоко затаившимся в глазах страхом, с постепенно сужающимся голубым ободком радужки он сидел за столом в пустой квартире и видел, как разваливается на части его жизнь, и никто не захочет рисковать гневом Пискари, помогая ему. Я подошла и села перед ним, положила его руки себе на колени.
— Посмотри на меня, Кистен! — потребовала я, сама перепуганная.
Вода после ванны еще блестела у него на плечах, лицо его обвисло от страха. Он смотрел на меня так, будто только я стояла между ним и грядущим безумием. Может, в данный момент так оно и было.
— Все в порядке, — сказал он хрипло, отбирая у меня руки, стараясь отрешиться от своих эмоций. — А где Дженкс? — спросил он, меняя тему.
Какая-то напряженность примешивалась к моим ощущениям. Сама не зная почему, я отодвинулась, и в ушах зазвучало предупреждение Дженкса.
— Он дома, — ответила я просто. — Полетел смотреть, как там его дети. — Но сердце у меня сильно забилось, волосы на шее встали дыбом. — Я… наверное, мне придется съездить домой и проверить, что там все в порядке, — сказала я небрежно, не зная, почему все инстинкты мне кричат, что надо уходить, и побыстрее. Пусть даже на минутку. Надо подумать — что-то говорило мне, что надо подумать.
Кистей вскинул голову — глаза его были полны страхом.
— Ты уходишь?
У меня пробежал по коже холодок.
— У нас до заката два часа, — сказала я и встала. Вдруг мне не понравилось, что он находится между мной и дверью. Я его люблю, но он напряжен почти до точки слома, и мне не хотелось бы сейчас говорить «нет», если он предложит мне стать его наследницей. — Никто не знает, что ты здесь, а я быстро. — Отодвинувшись, я собрала его одежду. — Кроме того, ты же не наденешь грязное. Я постираю и вернусь до заката. Обещаю. И заодно воспользуюсь этим временем, чтобы состряпать несколько зелий.
Я должна была уйти. Должна была дать ему время понять, что он справится. Иначе он бы считал, что не сможет, и попросил бы меня о том, на что я не хотела давать ответа.
Кистен опустил плечи, выдохнул.
— Спасибо, любимая, — сказал он, и я почувствовала себя виноватой. — Мне очень не улыбалось все это надевать — пока
оно в таком виде.
Я наклонилась у него из-за спины его поцеловать, и он подладил мне щеку.
— Хочешь пока надеть рубашку Дженкса? — спросила я и высвободилась, когда он покачал головой. — Хочешь, я куданибудь заеду и что-нибудь тебе куплю, пока меня не будет?
— Нет, — ответил он с тревогой.
— Кистен, все будет хорошо, — сказала я, почти как заклинание.
Я хотела, чтобы он встал и я могла поцеловать его на прощание как надо.
Услышав в моем голосе огорчение, он улыбнулся и встал. Мы вместе дошли до двери, и его запах шел от охапки смятой одежды у меня на руках. Влажный после ванны, сам он почти не пахнул. У двери я замешкалась и перевесила тяжелую от пистолета сумку на плечо.
Руки Кисте на обвились вокруг меня, я выдохнула, припала к нему всем тающим телом, ни о чем не думая, просто растворяясь в нем. Под запахом мыла угадывался ладан, у меня закрылись глаза, и я обняла его, прижала к себе.