На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

Слегка знобит от свежести, а может, от предчувствия близкого боя. Мы уже почти на месте, на самой окраине леса. Впереди мрачновато темнеет крестами и обелисками небольшое кладбище. За ним деревня. В ней фашисты.

Порозовели гонимые ветром рваные тучи. Из лощины по крутояру полз, надвигался густой туман. Рассветало. Ждать дальше не было смысла. Развернувшись цепью, мы молча пошли в атаку. Едва ли не в ту же минуту навстречу сухо, с надрывом затрещали автоматные очереди. Видно, не одни мы ожидали рассвета. Захлебываясь, застучал крупнокалиберный пулемет. Разведчики залегли и открыли ответный огонь. Да только никаких выгод не сулила нам такая перестрелка.

Лейтенант, махнув рукой, подозвал к себе старшего сержанта Иванюка.

— Эта сволочь нам тут голову не даст поднять! — кивнул в сторону бесновавшегося пулемета. — Приказываю подавить огневую точку!

— Есть подавить! Чернобровкин, Петров — за мной! — И старший сержант, не оглядываясь, пополз вперед.

Он подождал нас за ближайшей могилой.

— Ну, чего вам объяснять? Прикроете огнем! — вытирая рукавом вспотевшее лицо, хрипло сказал он, упал на землю и заскользил между могильными холмиками по направлению к вражескому пулемету, который прижимал наших бойцов к земле. Чтобы отвлечь противника, пришлось нам с Леней Чернобровкиным немного помаячить возле серой могильной плиты. Из нее тут же брызнули во все стороны каменные осколки, посыпались срезанные пулями ветки кустарника. Маскируясь и меняя позицию, мы беспрерывно вели огонь.

Иванюк тем временем хоть и медленно, но упорно и неодолимо подкрадывался к цели. Мы всей душой желали ему успеха, понимая, что сейчас именно от него зависит исход боя. Вот сержант уже совсем близко, пожалуй, достаточно одного рывка — и вдруг он замирает, прижавшись всем телом к земле.

Неужели ранен или убит? И мы уже готовы броситься к нему на помощь. Но нет! Вот он зашевелился, вот снова ползет вперед, только теперь не прямо, а чуть левее. Молодец, позиция удобная! Иванюк на мгновение замирает, затем резко приподнимается и швыряет две противотанковые гранаты. Почти одновременно раздаются страшной силы взрывы.

— Ур-pa! Вперед! — вскакивая на ноги и потрясая пистолетом, кричит лейтенант.

— Ур-ра! — поднимаются вслед за ним наши разведчики. В атаку устремляются и другие бойцы, наступавшие с фланга.

Мы с Чернобровкиным мчимся, не разбирая дороги, на ходу стреляя из автоматов. Ворваться в деревню, быстрее добраться до первых домиков — в голове только эта мысль. Там, в ближнем бою, лицом к лицу с врагом — там будет гораздо легче. Худо, когда ты — живая мишень, которая на ходу стреляет куда попало. Вот уже совсем близко окраина, вот я вижу, что Чернобровкин добежал до крайней хаты. Укрываясь за ней, он короткими очередями бьет вдоль улицы. И тут совсем рядом что-то грохнуло так, что задрожала под ногами земля. Перед глазами пошли огненные круги.

Звон в ушах медленно удалялся. Встряхнув головой, я хотел вытереть лоб рукой. Но руки не было. Не было и второй, левой руки. Раздробленная и искромсанная осколками мины, она представляла собой сплошное кровавое месиво. Я с ужасом и недоумением перевожу взгляд с руки на руку. У правой начисто срезана кисть. Она еще безжизненно висит на тоненькой кожице. Помертвевшие пальцы неестественно скрючились, и алая кровь, омывая их, стекает на землю.

— Леонид! — кричу я, не слыша собственного голоса.

— Что с тобой? — рванулся ко мне товарищ. И ахнул. Но тут же взял себя в руки. Молча, поддерживая за пояс, довел меня до ближайшего дома, усадил на завалинку. Почти в ту же минуту возле нас появилась медицинская сестра.

— Ты ранен, Толик? — опустилась она рядом на колени — и замерла. В глазах у нее застыл ужас.

— Клава, бинты! — вывел ее из оцепенения Чернобровкин.

Она быстро расстегнула сумку, достала резиновые жгуты и перетянула остатки моих рук. Потом осторожно очистила раны от земли. На левую руку наложила лангетку. Принялась за правую и растерялась. Что делать? Прибинтовать кисть к руке — ничего не получится, не будет держаться. Совсем отрезать не решалась.

— Быстрей, быстрей! — торопил ее Леонид.

Тогда она подвернула кисть на обрубок руки и забинтовала вместе с кровоточащей раной.

Привалившись спиной к стене, я сидел безучастный ко всему, что со мной делали. Я не ощущал особенной боли, сознание было замутнено, в голове шумело, перед глазами то и дело возникал красный туман.

После перевязки, еле передвигая ноги, я поплелся в санбат; он находился в балке, недалеко от деревни. Бинты быстро набухли и тянули вниз. Меня качало из стороны в сторону. Клава изо всех сил старалась, чтобы я не упал.

— Прошу тебя, крепись, осталось совсем немного…

И я, шатаясь и спотыкаясь, все шел и шел неведомо куда. Порой терял сознание, ноги подкашивались, и я тяжело опускался на землю. Клава давала мне нюхать нашатырный спирт, приводила в сознание и снова поднимала. Вряд ли смог бы я добраться до цели, если бы не подоспевшие санитары…

В санбате меня сразу положили на операционный стол. Из-за большой потери крови жизнь во мне еле теплилась.