В 1986 году общественность Тулы широко отметила 100-летие со дня рождения В. Ф. Булгакова.
Ольга Булгакова-Пономарева
Ночь на воскресенье 22 июня 1941 года я провел в Збраславском замке, в музее, и на другой день утром приготовился к приему посетителей. Так как очередной мой помощник[2] в этот день почему-то не мог прийти, то на замену ему явилась в девять часов утра моя жена.
— Война, война, — были ее первые слова.
— Что ты говоришь! Какая война?!
— Гитлер начал войну против Советского Союза. Вот, прочитай в газете! Я едва купила. Почти все уже расхватали.
Она протянула мне специальный выпуск «Чешского слова», просмотрев который я узнал, что Гитлер рано утром двинул свои войска сплошным фронтом, от северных до южных границ, против Советского Союза. В его обращении к немецкому народу выражалась уверенность в победе.
— Ну, теперь мы пропали! — горестно воскликнула Аня.
— Почему?
— Потому что мы — советские граждане. Тебя, наверное, арестуют.
— Да за что же меня арестовывать? Ведь я политической деятельностью не занимаюсь. Русский университет не откажется это подтвердить.
— Увидим, — уклончиво произнесла жена, видимо, будучи не в силах отрешиться от мрачного предчувствия.
Но… воскресная публика уже повалила в музей, и оба мы взялись за работу; жена продавала билеты, а я объяснял вновь прибывающим, откуда следует начинать и в каком порядке продолжать осмотр музея. Попутно отвечал на разные вопросы посетителей. Мысль о войне и о всех возможных ее последствиях между тем гнездилась в голове.
Было около 11 часов утра, когда я неожиданно увидел покинувшую кассу и шедшую ко мне навстречу жену. Ее лицо было серьезным и грустным.
— Ну, Валя, приготовься! Приехали за тобой.
— Как, уже? — спросил я и в ту же минуту увидал высунувшуюся из-за плеча жены физиономию молоденького и тоненького хлыщеватого немецкого офицера, за которым следовал унтер-офицер или сержант с горящими мрачным пламенем глазами и гражданин в штатском (оказавшийся чешским переводчиком).
— Guten Tag[3],— сказал офицер.
— Guten Tag, — ответил я.
— Вы господин Б.?
— Да. Что, мне следует собираться и ехать с вами?
Офицер как будто немного сконфузился.
— Нет… Зачем же так… сразу?.. Я хотел бы побеседовать с вами.
— Тогда пожалуйте в мою комнату!
Мы вошли в мой маленький кабинетик, и я, отвечая на вопросы офицера, которого, как и сержанта, и переводчика, пригласил присесть, рассказал о Русском музее, о том, как он образован, кому принадлежал, какие цели преследовал, на какие средства существовал и т. д.
— Значит, музей — это плод бескорыстного национального воодушевления, — покачивая одной ногой, закинутой на другую, спросил офицер по окончании моего рассказа.
— Да.
Гости как будто помягчели немного, и даже мрачный огонь в глазах сержанта заметно призатих.
— А вы могли бы показать нам музей?
— Пожалуйста!
Мы обошли весь музей. Я дал немцам те объяснения, какие давал обычно всем посетителям музея, только не на русском или чешском, а на немецком языке.
Офицер поблагодарил.
— Это очень интересно! — сказал он. — Но, знаете, так как сейчас началась война, то вам, как советскому гражданину, придется все-таки несколько дней погостить у нас.
— Где? В гестапо?
— Да. На несколько дней мы вас приглашем.
— Что же? Значит, я должен ехать с вами сейчас?
— Да.
— А как быть с музеем?
— Поручите присмотр за ним кому-нибудь другому.
— Могу я сегодня поручить этот присмотр своей жене?
— Пожалуйста!..
Я прошел по всем залам, объявил публике, что музей вследствие особых причин немедленно закрывается, и попросил ее очистить помещение. Потом вместе с женой задернул все шторы.
— Меня увозят на несколько дней, — шепнул я ей. — Сообщи об этом Михаилу Михайлычу! Ключ от музея передай ему же.
Я имел в виду М. М. Новикова, ректора университета.
Затем, захватив с собой пальто и шляпу, заявил офицеру:
— Я готов!