На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно». Годы войны

Магомед открыл глаза. Рассветало. Облокотившись на локоть, он посмотрел в окно. Всюду, отливая серебром, лежал снег. Магомед включил репродуктор — передавали гимнастику. Сегодня он дежурный. И потому, отбросив в сторону одеяло, вскочил на ноги, гаркнув во весь голос:

— Па-дъем! Вставай, ребята!

Не откликнуться на такую команду мог только Сергей Кучеренко. Он вздрогнул, что-то пробормотал спросонья и, поеживаясь от холода, перевернулся на другой бок.

Вечером он поздно явился домой, долго рассказывал Расторгуеву, какую девушку выпало счастье ему провожать на этот раз — словом, все как обычно. Поднять Сергея утром, конечно, стоит больших трудов. Вот и сейчас Магомед старается, трясет и тормошит товарища, но тот лишь слабо отбрыкивается руками и ногами.

— Ты водичкой, водичкой его освежи! — советует Виктор.

Вдвоем у них дело идет веселее. Магомед стаскивает с Сергея одеяло, а Виктор тут же плещет ему в лицо ледяной водой.

Сергей моментально вскакивает, выпучив глаза.

— Слушай, душа любезный, вставать пора! — как ни в чем не бывало поясняет Магомед.

Не успели мы умыться, как он уже тащит пузатый кипящий чайник. Еще с вечера, оказывается, договорился с техничкой, чтобы она пораньше ставила его на электроплитку.

— Смотрите, чай уже готов! Вот так дежурный у нас сегодня!

— Неужели? Значит, сейчас немного закусим, — оживляется тотчас Расторгуев, доставая свою большую кружку.

— Да уж ты, туз ростовский, мастер дрова рубить! — поддел его Виктор. — А вот когда сам дежуришь, то ничего у тебя нет, ни чая, ни порядка.

— О последнем не спорю, но почему я туз, да еще ростовский, убей бог, не понимаю.

Вряд ли это понимает и сам Виктор. Тем не менее кличка к Расторгуеву прилипает и надолго.

Вчера мы получили сахар по продуктовым карточкам, так что завтракаем почти роскошно: хлеб и сладкий чай.

— Ты готов? — Нагорнов задержался у выхода.

— Сейчас. — Я на ходу набросил шинель, подхватил с гвоздя, прибитого над койкой, шапку.

Мороз такой, что захватило дыхание. Под ногами поскрипывало.

— Ну и холодище! Похоже, градусов тридцать. — Поеживаясь, я поплотнее укутался в свою старую, видавшую виды шинелишку.

— Да, не меньше, — согласился Ваня. — Пошли быстрее, что ли…

Войдя в помещение, я сразу почувствовал, что рука моя онемела. Вытащив ее из-под полы, с тревогой убедился, что она вся белая. Отошел к стене и стал дышать на свои бесчувственные «пальцы».

— Что случилось? — тронул меня за плечо Иван.

— Наверное, обморозил.

— Похоже. Как же ты так, не уберегся…

Он быстро принес пригоршню снега и принялся растирать руку, чего, кстати сказать, вовсе не надо в таком случае делать. Но все равно она не оживала. Потом где-то у локтя наконец появилась боль. Однако кончики «пальцев» по-прежнему ничего не ощущали.

Растирать больше не было смысла, и так кое-где уже оказалась содранной кожа.

— Тебе надо сейчас же идти к врачу.

Но к врачу мне не хотелось.

— Может, обойдется, — ответил я, в душе мало на это надеясь.

Отогреться у нас в институте непросто. Помещения совершенно не отапливались, студенты сидели в аудиториях, не снимая пальто.

Время от времени я поглядывал на свою руку. Она уже немного припухла, посинела и, что хуже всего, не отогревалась. Хотя лекцию я на этот раз не писал, прятал «пальцы» то в карман брюк, то под полу шинели.

В полдень, когда на улице немного потеплело, я сбегал в мастерскую бытового обслуживания. Пожилая швея, узнав, в чем дело, сразу отставила в сторону свою работу и быстро утеплила мой кармашек — туда я продевал свою руку.

Теперь, наверное, согреется. Эх, не догадался сделать это заранее, а сейчас… Я снова взглянул на свои бедные «пальцы».

Худшие опасения подтвердились. Рука оказалась обмороженной, и основательно. Вскоре на ней появились язвы. Обратиться, может быть, в свой госпиталь? Там наверняка сумеют помочь. Но я знал, сколько у врачей забот с тяжелоранеными. Словом, постеснялся. Пошел в поликлинику. Несмотря на регулярные перевязки и лечения, раны гноились и не заживали. Рука постоянно мерзла, она отогревалась только ночью, в постели, и то чуть-чуть. Мы с головой накрывались одеялами, а сверху еще пальто, фуфайками, шинелями, словом, у кого что есть, чтобы хоть сколько-нибудь сохранить тепло.

Время шло, а рука все болела. Не помогал и теплый ватный кармашек. Я нервничал, переживал. Повязка на «пальцах» держалась плохо, часто сползала, оголяя страшные раны от язв. Я боялся их показывать окружающим, но как спрячешь? Мне ведь приходилось этими пальцами делать все.

Как-то раз после занятий направились с Нагорновым в столовую. Сюда мы приходили или раньше всех, или, наоборот, позже, когда меньше народу. На этот раз почти никого не застали. Устроились в уголке, вскоре нам принесли обед. Но не успел я опустить ложку в тарелку, как к соседнему столику подошла незнакомая девушка.

— Галя, Надя, идите сюда! — громко позвала она своих подруг. Те не заставили себя долго ждать и стали рассаживаться напротив нас.

Меня бросило в жар, и я мигом спрятал под стол свою руку.