На линии огня

Чьи это стихи? Вспомнил! Бориса Четверикова. Его имя в моем сознании неразрывно связано с Ленинградом, так же как имена Николая Тихонова, Александра Прокофьева, Соколова-Микитова. И я твердо решаю: да, да, непременно повидаться с Борисом Дмитриевичем Четвериковым. Это у меня было запланировано еще до отъезда.

Борис Четвериков — романист, поэт, драматург. К большому моему сожалению, я мало тогда знал его творчество. Не знал главным образом потому, что из сорока книг, созданных им за много лет писательской деятельности, по существу, только две-три книги, изданные недавно, можно было с трудом приобрести и прочитать. Все же прежние его произведения давно распроданы и исчезли с книжных полок. Поэтому мне особенно хотелось повидать этого человека, поговорить, поближе познакомиться с ним и с его книгами.

И вот я на Литейном проспекте, в Доме офицеров. Сердечной, душевной речью открывает собрание генерал армии Михаил Ильич Казаков — в ту пору командующий войсками Ленинградского военного округа.

Я наклоняюсь к соседу — ленинградскому писателю — и тихо спрашиваю:

— Бориса Дмитриевича Четверикова что-то не видно…

— Ого! — отвечает тот. — Бориса не так-то легко выбить из его железного графика! Он работает без выходных, а сейчас у него особенно горячая пора — заканчивает какую-то большую и ответственную вещь, кажется, роман, которым он форменно бредит.

Я сдерживаю довольную улыбку: «Все понятно! Это Борис Дмитриевич заканчивает роман «Эстафета жизни» — вторую часть дилогии «Котовский», и заканчивает ее для нас, для Воениздата! Я сам должен был догадаться, ведь близится срок сдачи рукописи, а у Бориса Дмитриевича золотое правило: сдавать работу точно в срок, обозначенный в договоре. День в день! И никаких отсрочек!»

На другое же утро я звоню ему.

Борис Дмитриевич дома, как всегда, в отличном настроении, приветлив и радушен:

— Приезжайте сейчас же, не откладывая! Как это я занят? Что значит занят? Занят я по ночам, сколько себя помню, всегда пишу ночью. Вы где сейчас находитесь? Садитесь на первый номер троллейбуса и шпарьте на Петроградскую. До улицы Ленина, а там рукой подать. Как увидите тополя и семиэтажный дом в углублении, как услышите, что в окнах пишущие машинки верещат, так шагайте в левый подъезд и на лифте махайте на пятый этаж. Вы мне до зарезу нужны, заканчиваю второй том «Котовского»… Кое о чем хочется поговорить. Да и не только об этом. Словом, жду. Ближайшая остановка троллейбуса на Невском, там еще две вкусные вывески: «Блинная» и «Пирожки» — сразу найдете!

Вот и дом на улице Ленина, 34. Почти весь заселен писателями. В небольшой двухкомнатной квартире Четвериковых много книг и картин, и все как-то удобно, к месту расставлено. Чувствуется биение интересной, интенсивной, трудовой жизни, сердечность и простота. Через пять минут вы уже как дома: рассматриваете картины, написанные Борисом Дмитриевичем, и фотоснимки, сделанные в недавней творческой поездке по следам героев нового романа, и множество других интересных вещей.

А я не скрываю своего нетерпения: книги! Мне давно не терпится увидеть, прикоснуться, подержать в руках книги Бориса Дмитриевича — издания прежних лет, те книги, которых — увы! — нигде теперь не увидишь, разве что в фондах библиотеки имени Ленина и в Ленинградской Публичной библиотеке.

— Ах, книги? — сразу понял он, о чем я спрашиваю. — Книги — вот они! — И один за другим стал выкладывать на стол томики разных форматов, разного объема, с разноцветными обложками. Одни были почти новенькие, другие в довольно потрепанном виде, прошедшие через сотни читательских рук.

Я с интересом беру то одну, то другую. Мелькают названия издательств: «Прибой»… «Мысль»… «ЗИФ»… 1925-й, 1927-й, 1929-й годы издания… Меня интересует все: и полиграфическое исполнение, и художественное оформление, и бумага, и принцип верстки, и даже шрифты. Но прежде всего интересуюсь, конечно, содержанием произведений, манерой авторского письма, стилем, интонацией. Листаю книжки, читаю наугад открытые места…

— Своего рода библиографическая редкость, — с какой-то еле уловимой горечью в голосе говорит Борис Дмитриевич. — Да и то не все еще удалось достать. Шести книг — моих собственных — у меня у самого нет! Кое-что сохранили родственники, кое-что купил за большие деньги. Кое-что подарили читатели. Вот надпись на одной такой книге, присланной из Харькова.

Я раскрыл бережно сохраненную, обернутую плотной бумагой книгу «Синяя говядина» и прочитал: «Дорогому Борису Дмитриевичу Четверикову. Примите в знак глубокого уважения к Вам эту книгу — одну из особенно любимых, сохранившуюся в моей библиотеке. Пусть этот редкостный экземпляр пополнит Вашу книжную полку… С душевным приветом и наилучшими пожеланиями» — и далее следовала подпись.

— Какие у нас люди! Какие замечательные люди! — светло улыбался Борис Дмитриевич. — Кстати, вам, наверное, непонятно название книги «Синяя говядина»? Так дразнили гимназистов за их синие фуражки с белым кантом и сизые шинели.