Он стал приподниматься на локтях, стараясь лечь выше и удобнее. Кулябкин присел на край кресла и потер руки, согревая их.
— Чего так смотришь? — мрачно спросил Денисов. — Скелет?
— Бриться нужно, — буркнул Кулябкин.
— Я и без бритья молодец, — сказал Денисов. Он повернулся к Тане. — Выйди-ка. У нас тут свои беседы, мужские.
Он подождал, пока затихнут шаги за дверью, посмотрел на Кулябкина.
— Буду краток: болею месяца три. Температура. Худею. Часто нестерпимые боли. Лежал в больнице, ничего не нашли.
Он как-то зловеще подмигнул и усмехнулся.
— А мне нужно правду, правду, понимаешь? Я сам бы хотел собой распорядиться, понимаешь?
Он неожиданно сел, приблизил лицо к Кулябкину.
— Понимаю, — спокойно ответил Борис Борисович.
Он подождал, когда Иван Владимирович ляжет, поднял его рубаху.
— Вздохните, — попросил он.
— Дави где хочешь, — разрешил Денисов, продолжая пристально следить за Кулябкиным. — Не стесняйся. Мне кажется, если опухоль, то она здесь. Я же не стеснялся, когда отчитывал тебя за записки Тане…
— Это другое дело, — сказал Кулябкин, положил руку на живот и глубоко прошел пальцами: печень была бугриста. Денисов сморщился от боли, закрыл глаза.
— Впрочем, — сказал Денисов, закусывая губу. — Я сейчас очень об этом жалею… Гоняешь от себя хороших людей, а плохие сами ползут, как тараканы.
— Отчего же, — сказал Кулябкин. — Ваш зять — парень что надо. Золотая медаль, диплом с отличием, кандидатская…
— А Танька все же нашла изъянец, — сказал Денисов, — подала на развод.
Кулябкин, видно, не рассчитал и слишком сильно сдавил печень. Денисов вскрикнул. Помолчали.
— Глупо! — сказал наконец Кулябкин. — Страшно глупо, Иван Владимирович. Да почему рак? А холецистита вам мало? А камни в протоке?
— Ты сядь, сядь, — спокойно сказал Денисов. — Я красноречие уважаю. Но мне видеть тебя нужно. Я уже красноречивых не раз слушал. И более красноречивых, чем ты.
Он подождал, когда Кулябкин сядет, пристально поглядел на него.
— А теперь говори, — приказал он. — И не отворачивайся, если можешь.
— Я вот думаю, — после некоторой паузы сказал Кулябкин, — как помочь вам без операции?.. Понимаете, Иван Владимирович, мы только что получили удивительное лекарство, всего несколько ампул. И результаты разительные. Растворяет камни.
— Как называется? — с некоторым беспокойством спросил Денисов.
— Капустрин, — без запинки сказал Кулябкин.
— Капустрин? — переспросил Денисов. — Из капусты?
— Ко-пустрин, — уточнил Кулябкин. — Сложная литическая смесь. Получаем под расписку. И на каждого больного составляем особую историю болезни, а потом отдаем фармакологам.
— Но я могу через горздрав, — оживился Денисов. — Если это действительно что-то стоящее. А если начнет помогать, то Таня и в министерство съездит.
— Для начала я вам достану, — подумав, пообещал Кулябкин. — Сегодня же. И пусть Таня введет… Только…
— Что?
Денисов нервничал.
— Мы еще не знаем побочных действий. Фармакологи считают, что может быть небольшое сердцебиение, тошнота и даже рвота.
— Ерунда! — отрезал Денисов. — Я перетерплю, если поможет в главном. — Он вздохнул. — Терплю пострашнее… Если бы ты знал, Борис, как бывает… А за операцию никто не берется, сердце, говорят, не выдержит. Да если оно такое выдерживает, то как же — операцию…
Он опять приблизил лицо к Кулябкину и взволнованно спросил:
— Ты мне не врешь, Боря? Не врешь?
— Нет, — выдержал взгляд Кулябкин. — Вечером вам введет копустрин Таня. А утром, после дежурства, зайду сам, погляжу результаты…
— Не врешь, — скорее себе, чем Кулябкину, сказал Денисов. — Оказывается, есть лекарство. Есть. — Он упал на подушку и крикнул: — Таня! Дверь открылась сразу.
— Ну, — оживленно сказала Таня, — что обещает профессор Кулябкин?
— Представляешь! — весело крикнул Денисов. — Он обещает мне помочь. Он фокусник, твой профессор.
На Танином лице появилось беспокойство, и она с трудом выжала из себя улыбку.
— Правда?
— Да, — убежденно подтвердил Кулябкин. — Это камни в протоке. А мы как раз получили новый препарат.
— Капустрин, — перебил Иван Владимирович.
— Ко-пустрин, — снова поправил Кулябкин. — Сложная смесь. Я сегодня же выпишу ампулы на работе, а ты сможешь ввести… или я утром…
Она все еще не могла понять, правду он говорит или нет, смотрела с надеждой.
— Боря, это правда? Правда?
— Конечно, — сказал Кулябкин. — Копустрин — удивительное средство. Пока его имеет только «скорая».
— Спасибо, спасибо, Боря… — сказала она. — Я… мы… мы тебе так благодарны…
— Какие пустяки, — сказал Кулябкин.
— Это хорошо, если твой копустрин мне поможет. И без операции. О больнице, Борис, сказали, и думать нечего, да и самому, честно, надоело… А потом — Таня. Ей тоже нелегко. Вечерами — в школе, утром готовиться нужно к урокам. Видал, сколько тетрадей?
Глаза его загорелись.
— Знаешь, когда мне получше, я без нее все тетради проверю, а она придет, поглядит и только отметки проставит. Раньше я и отметки сам ставил, но завышал. Дотягивал до положительной.
— Как?
Он расхохотался.