— И, наконец, ваше письмо в ответ на директивное указание управления. Оно написано весьма бестактно, больше того, недопустимо грубо. Не находите ли вы, что вам рановато и нескромно читать нотации вашим начальникам? Я полагаю, что все это сделано вами с наилучшими намерениями. Но в своем рвении вы утратили чувство меры… А при потере человеком чувства меры, — Кравцов назидательно поднял палец, — самые блистательные его достоинства превращаются в свою противоположность.
Кравцов откинулся в кресло и нахмурил брови.
— Я очень желал бы слышать ваше мнение по затронутым вопросам.
«Эх, высказать бы тебе наше мнение, да боюсь, уши у тебя повянут, — подумал Андрей со злостью. — Только все равно не поймешь ты ни черта. А посему будем сугубо корректны».
— Я жду, — повторил Кравцов.
— Начнем с опрометчивости. Вы разрешаете? — спросил Андрей, доставая папиросу. — Я внимательно слушал вас и еще раз продумал мотивы своих действий, которые вы находите опрометчивыми. Сверхурочные работы неизбежны, если всерьез, — Андрей подчеркнул это слово, — стремиться наверстать упущенное в первые месяцы. Это, мне кажется, и вам должно быть ясно. Более спорный вопрос — следовало ли снимать Петухова? Но разрешите вам заметить, я к работе Петухова присматривался полгода и имел время сделать вывод. И непонятно, почему мое мнение о Петухове вы находите скоропалительным, а свое заключение о моей работе, хотя я пробыл директором всего несколько дней, считаете правильным.
Возразить на это Кравцову было нечего.
— И чтобы не возвращаться к вопросу о Петухове, скажу прямо, — продолжал Андрей, — помощников, которым не дороги интересы государства, мне не надо.
— При чем в данном случае интересы государства?
— Интересы государства требуют, чтобы план был выполнен, — резко ответил Перов. — Что касается моего письма, то по существу оно было правильным, ну, а в стилистике я действительно не силен. Вот и все, что я могу ответить вам на ваши вопросы.
— А вы, товарищ главный инженер, ничего не имеете сказать? — обратился Кравцов к Луговому.
— Решения принимались нами совместно. Я согласен с товарищем Перовым, — ответил Луговой и тоже встал.
— Отлично… Я так и доложу Спиридону Матвеевичу.
— Так и доложите, — сказал Андрей, откланиваясь. Луговой вышел за ним.
Кравцов посмотрел вслед выходящему Перову и поморщился.
— Беспокойный субъект!
В его понимании это был нелестный эпитет.
— Умерьте темперамент! — говорил он, когда кто-либо из подчиненных, докладывая ему, принимал слишком близко к сердцу обсуждаемый вопрос.
Перову так нельзя было сказать. Это Кравцов понимал, и поэтому первоначально возникшее против него раздражение еще более усилилось.
Когда два года тому назад Кравцову в главке предложили поехать на работу в Приленск, его наряду с заманчивыми условиями привлекло еще одно соображение.
«Там в захолустье, вероятно, еще не заболели темпами, — думал он, — люди там спокойнее».
Теперь Кравцову было ясно, что соображение это было ошибочным. Не оказалось захолустья, не оказалось и ожидаемого спокойствия. Даже в управлении.
У Парамоновых был хлопотный день. Справляли именины старшего сына Шурика.
Таня заглянула в комнату и поманила Василия.
— У меня все готово. Пора за стол садиться.
— Не все в сборе. Андрея Николаевича нет.
— Да он, поди, и не придет, Вася?
— Как же не придет? Сказал, обязательно придет. У него слово надежное.
— Ты к которому часу приглашал?
— Сказал, будем ждать к пяти.
— А сейчас, — Таня оглянулась на ходики, висевшие в простенке, — шестой на исходе… Так как же, Вася? Нельзя гостей томить. Да и пирог засохнет.
— Схожу до гаража, позвоню, — сказал Василий, — а ты собирай на стол. Анна Никитишна, — окликнул он гостью, проходя через комнату, — Татьяна тебя на подмогу кличет.
— Мы работы не боимся, был бы харч, — откликнулась Анна Королева, встала и, легко неся свое рослое, сильное тело, пошла на кухню.
— Пойду и я подсоблю, — поднялась вслед за ней маленькая, сухонькая жена Сычева.
— И то пойдем, Фросюшка, — Королева остановилась и глянула на нее сверху вниз, — места тебе немного надо, а сработаешь не мене меня.
— Ох, и языкастая ты, Анна! — засмеялась Сычева, и обе вышли на кухню.
Василий быстро дошел до гаража.
— Квартиру директора, — попросил он. — Андрей Николаевич? Ждем вас. Пироги горят.
Ответ огорчил Василия:
— Извини, Василий Михайлович, и перед супругой за нас извинись. Не сможем прийти… Жене нездоровится.
— Приходите один, Андрей Николаевич, — сказал Василий и тут же в мыслях ругнул себя: «Понятно ведь, в чем дело. Непривычен Андрей Николаевич неправду говорить… по голосу слышно».
— Не положено женатому человеку одному в гости ходить, — сказал Андрей, и даже в трубку было слышно, что сказал со вздохом. — Сам понимаешь, Василий Михайлович.
— Все понимаю. Не огорчайтесь, Андрей Николаевич, всякое бывает. А жаль, Таня вас так ждала.
По чуть приметно сдвинутым бровям Василия Таня догадалась, чем кончился телефонный разговор.
— Накрываю на стол? — спросила она. Василий молча кивнул.
— Сосед, помоги стол вынести, — попросил Василий Сычева.