На Лене-реке

— Я любовался картинами, — сказал Андрей.

— Картинами, — с удовольствием повторил Еремеев. — А славно нарисовано, — он покосился на дверь. — Не услыхала бы Елизавета Юрьевна, а то совсем захвалит девку. А перехвалить всегда хуже, чем недохвалить. Не так ли, директор?

Еремеев был в хорошем настроении.

— Догадался, зачем потревожил тебя?

— Нет, — ответил Андрей.

— Как же так! Должен знать, раз начальство вызывает, значит ругать будет.

— Так ведь не знаю еще, за что, — улыбнулся Андрей.

— Знаешь. Четыре места на всю областную партийную организацию выделили. Два отдали городу, притом одно специально для тебя. Сам за тебя ходатайствовал на бюро. А ты что? «Не же-ла-ю», — Еремеев произнес это слово врастяжку, по слогам и строго посмотрел на Андрея.

— Василий Егорович, — начал Андрей.

— Что «Василий Егорович», оправдываться будешь?

— …Прошу выслушать меня. Я сам об этом не один год мечтаю. Но вот все так сложилось.

И Андрей снова рассказал о веселом конвейере. Еремеев с большим интересом выслушал Андрея, по когда тот кончил, спросил:

— И это все?

Андрей почувствовал, что от Еремеева, как от отца, нельзя ничего скрывать. Он достал письмо Ольги, оно всегда было при нем, и подал его Еремееву. Василий Егорович прочитал письмо и внимательным, потеплевшим взглядом посмотрел на Андрея.

— Я написал «приезжай», а сам уеду. Видите, как все сложилось.

Еремеев поднялся из кресла, прошелся несколько раз по комнате, подошел к столу, достал из ящика папиросы, предложил Андрею, сам закурил и сказал:

— Был у меня сегодня разговор о тебе. С твоим начальником управления. Раскипятился, как чайник на углях. «Не могу отпустить! Завод! Программа!»

Ну, с тем проще было разговаривать. Пришлось приказать. А вот с тобой… сложнее. Тебе приказывать не буду. Выслушай мой совет. О заводских делах говорить не хочу. Тут все ясно. На заводе ты нужен. Знаем тебе цену как работнику. Но учить надо работников, а не бездельников. Это тоже ясно… О делах личных… — он снова внимательно посмотрел на Андрея, — тут можно кое-что переменить. Ты поедешь к ней, а не она к тебе. Чем это хуже?

— Она уже, наверное, направлена сюда на работу, — перебил его Андрей.

— И ты, надеюсь, вернешься сюда на работу. Вывод — надо быстрее ехать, чтобы застать ее там. Отпустим тебя пораньше. Дадим отпуск. Проведешь его в Москве.

Еремеев остановился, как бы давая возможность Андрею возразить на его доводы. Но Андрей промолчал.

— Учиться обязательно надо, — заговорил снова Еремеев. — Всем и всегда. Вам, молодым, наука легче досталась, поэтому вы не так цените возможность учиться. А я читать научился на двадцать третьем году жизни. Ее отец, — он показал рукой в сторону комнаты, где сидела Елизавета Юрьевна, — научил меня читать. И еще многому научил. Ты на двадцать третьем году, наверное, институт кончил, а я читать учился. И научился. Сейчас вот, — он положил руку на журнал, — «Вопросы философии» читаю, да и не только читаю, но и позволяю себе с некоторыми статьями не соглашаться. Ясно? И раз мы с тобой разговорились по душам, раскрою я тебе некоторые свои соображения. Вижу я тебя, Андрей Николаевич, партийным работником. Есть у тебя нужные качества: принципиальность, смелость и — что я в тебе особенно ценю — уважение к рабочему человеку, вера в его творческие способности и умение заботиться о людях… И все это я говорю к тому, что надо тебе учиться. А теперь, поскольку разногласия ликвидированы, пойдем выпьем чайку на мировую. Елизавета Юрьевна, наверно, управилась с тетрадями.

Еремеев легкой, совсем не стариковской походкой вышел в гостиную.

Андрей почувствовал, Еремеев искренне рад тому, что сумел убедить его, и подумал, какое огромное сердце надо иметь человеку, чтобы так участливо вникать во все и большие и даже самые малые вопросы.

— Больше ко мне сегодня никто не придет, — сказал Еремеев, возвращаясь в кабинет, — так что уж ты поскучай с нами, стариками. Прошу к столу.

Но скучать Андрею не пришлось. Напротив, для него это был интереснейший вечер. Елизавета Юрьевна, узнав, что он родился в Приленске и что отец его политический ссыльный Николай Трофимович Перов, вспомнила, что слышала о нем от своего отца.

— Помнится, в бумагах отца есть письма Николая Трофимовича. Я поищу их для вас, — сказала она Андрею. — А может быть, я его и видела. К отцу часто приезжали политические из города.

Андрей, потерявший отца в раннем детстве, смутно помнил его и знал о нем только по рассказам матери. И вот перед ним человек, который видел его отца, может быть, разговаривал с ним… Это глубоко взволновало Андрея.

— Не пришлось твоему отцу дожить до революции, — вздохнул Василий Егорович, — а то повоевали бы вместе… Трудное было время, а вспомнить есть что. Видишь, какой я теперь штатский старичок, а ведь боевой парень был. Верно, Елизавета Юрьевна?

— Верно, верно, — подтвердила та, смеясь.

— Помню, после гражданской стали демобилизовывать. Никак не хотелось. И сейчас временами жалею. Может, был бы теперь генералом.

— Вы и так генерал, — сказал Андрей.

— Какой генерал, раз без погон, — махнул рукой Еремеев, и все рассмеялись.