На льду

– Два последних года работает директором «Клотс и Мор». Применяет, так сказать, противоречивые методы управления. Персонал его ненавидит и считает чудовищем. Он увольняет людей за то, что они берут отпуск по уходу за ребенком и все такое. Во всяком случае, так утверждает профсоюз. На него уже подано несколько исков, которые рассматривает Трудовая инспекция. В прошлом году заработал почти четыре миллиона крон. К уголовной ответственности не привлекался. Женат не был. Часто фигурирует в прессе благодаря своим многочисленным романам. Санчес говорила с его родителями и секретаршей. На связь с ними он не выходил. Но в пятницу на работе вел себя как обычно.

Манфред изображает в воздухе кавычки, произнося «обычно», и встречается со мной взглядом поверх очков.

– Подруга?

– Родители не в курсе. Секретарша сказала, что он держал свою личную жизнь в тайне с тех пор, как газеты начали полоскать его грязное белье.

Мы получили контактные данные его друзей. Санчес с ними поговорит.

– А что с пожаром?

– Ах да, пожар – Манфред листает бумаги. – Йеспер Орре строил гараж, но три недели назад он сгорел вместе с двумя машинами внутри. Весьма дорогими машинами. «Эмджи» и «Порше». Страховая компания выясняет, не было ли это поджогом. Санчес с ними пообщается.

Я смотрю в окно. Снегопад усилился. Сквозь снежную пелену ничего не видно. Манфред понимающе смотрит на меня.

– Скоро закончим. Мне тоже нужно домой. У Нади воспаление уха.

– Снова?

– Ты знаешь, как это бывает у маленьких детей.

Я киваю, хотя ничего не знаю. Столько лет прошло с тех пор, как Альбин был маленьким. Да и видел я его редко. Воспаление уха, желудочный грипп – все это прошло мимо меня.

– Слушай, – продолжает Манфред, – может, поднимем то старое дело? Почерк убийцы настолько похож, что мы просто не можем это игнорировать. Я могу поговорить с теми, кто над ним тогда работал. Можно позвонить той ведьме тоже. Как там ее звали? Ханне?

Я медленно поворачиваюсь к Манфреду, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица. Он не должен догадаться, какой эффект на меня произвели его слова. Достаточно было произнести это имя, чтобы воспоминания мощным потоком нахлынули на меня, и каждая клеточка в теле отозвалась на них болью.

Ханне.

– Не, – тяну я, язык меня не слушается, звук получается тонкий и писклявый: – Нет никакой нужды с ней связываться.

Эмма

Двумя месяцами ранее

– Какой огромный бриллиант!

Ольга хватает кольцо своими худыми пальцами и смотрит на свет, словно проверяя, настоящее оно или нет.

– Красивое, – констатирует она наконец и возвращает мне. – Сколько стоит?

– Я не спрашивала. Это подарок.

– Нет?

– Нет. Это невежливо. Ольга молчит.

– Давай выкладывай, – говорит Манур. – Кто твой принц?

– Я не могу…

– Да ну, – фыркает Манур, – вы же обручены. Почему надо держать все в тайне?

Толстая черная коса перекинута через плечо. На глазах – жирные черные стрелки.

– Все сложно, – тяну я.

– Моя тетя встречается с кузеном. Десять лет они держали свой роман в тайне, – приходит ей на помощь Ольга. – Двоих детей завели. Вот это я называю сложно.

– Это не родственник, уверяю вас. Никакого инцеста. Просто сложно и все.

– Как статус на Фейсбуке? It’s complicated?[1] – смеется Ольга.

– Почти.

Девушки молчат. В тишине слышно, как бурчит холодильник. Я понимаю, что коллеги сгорают от любопытства. Я вела бы себя так же на их месте. Но это действительно исключительная ситуация. И было бы безответственно с моей стороны рассказать кому-нибудь о моем поклоннике, тем более Ольге или Манур. Это может навредить Йесперу, да и мне тоже.

К тому же я ему обещала.

Ольга собирает крошки на столе в кучку и начинает рисовать в ней узоры своими длинными акриловыми ногтями.

– Не понимаю, отчего вы такие скрытные, – ноет она. – Я бы еще поняла, если бы у тебя был роман с женатым, но ведь это не так. И вы обручились. Так почему бы…

Манур поднимает руку:

– Оставь ее. Не хочет рассказывать – не надо. У нее есть на это право.

«Спасибо», – изображаю я губами и улыбаюсь Манур. Та улыбается в ответ и поправляет косу. Ольга сжимает губы и хлопает ресницами.

– Как пожелаешь.

Они снова замолкают. Манур прокашливается.

– Как прошли похороны мамы, Эмма? Все хорошо? Манур. Всегда такая заботливая и учтивая. Всегда осторожно подбирает слова и говорит тихим ласковым голосом, словно гладит по коже. Я надеваю кольцо на палец. Делаю глубокий вдох.

– Да, все прошло хорошо. Были только близкие.

В часовне было только пять человек. Простой деревянный гроб. Два одиноких венка. Органист играл псалмы, хотя мама ненавидела псалмы и молитвы. Но перед лицом смерти приходится смиряться с традициями, думаю я.

– Как ты себя чувствуешь? Ты в порядке? – участливо спрашивает Манур.

– Да, все нормально.

По правде говоря, я не знаю, что чувствую, и это тоже трудно объяснить. Я до сих пор не могу осознать, что мама мертва и что это ее крупное тело было втиснуто в тот гроб. Что кто-то одел ее, причесал растрепанные пергидрольные волосы и уложил в гроб. Что гроб накрыли крышкой и забили гвоздями, или как они там сейчас делают. Что в такой ситуации чувствует человек?