Солнце склонялось к западу. В синем небе там и сям висели облачка. Крутобокие, тугие, ослепительно белые. Мне не нравились эти лицемерно-мирные облака, ползущие с запада. Значит, там, над Балтикой, собирается гроза. Ничего хорошего.
Я взглянул на часы. До вылета оставалось сорок минут.
Зашуршала трава под чьими-то шагами, затрещали кусты, и перед нами появился стрелок. Круглое розовое лицо его светилось детской радостью.
— Товарищ командир, смотрите! — И он протянул мне горсть красных ягод.
— Малина?! Где набрал?
— А тут, недалеко. Там ее полно.
Мы разом поднялись:
— Показывай, Китнюк, где этот рай.
По кустам уже ходили ребята из других экипажей. Нагибались, присаживались, обрывали ягоды, клали в рот и замирали в блаженстве.
Мы продрались сквозь терновник на просторную полянку, сплошь заросшую малиной, и остановились. Лес, шуршание травы и кустов, запах прелых листьев, шляпки грибов из-под них, ведь это же — олицетворение жизни и мира, а мы…
Подавляя в себе невесть откуда взявшееся чувство беспокойства, я наклонился и приподнял приникшие к земле кусты малины. Рубиновые капли не тронули меня, как бывало в детстве, не наполнили сердце восторгом и радостью. Неужели я так огрубел? Равнодушно обобрал ягоды и ссыпал их в рот. Ну, душистая, сладкая, и что из этого?
Малины было много. Я собирал ее и ел горстями, все время бессознательно прислушиваясь к чему-то.
— Ишь, г-гад, летает, — проворчал Китнюк, набивая рот очередной порцией ягод.
И только тут мне стало понятно мое беспокойство, моя тревога: где-то над лесом гудел самолет, не наш, фашистский. Прислушался. «Рама»| Да вот и он сам. Кружится, ищет. Значит, нащупал. Если найдет, беда! Вызовет по радио пикировщиков, и наломают они нам дров! Самолетов полно — крылом к крылу. У каждого бензин «под завязку», бомбы. Стоит только задеть любой, и пойдут рваться один за другим…
— Ты что насторожился? — спросил Евсеев, — На «раму», что ли? Ерунда! Они тут давно летают. И в прошлые разы ходили, помнишь?
— Да? Ты думаешь? А помнишь, как они ходили прошлые разы? Спокойно, ровно. А сейчас… Видишь — разворачивается! Рыскает, как собака по следу.
— Лупануть бы его, г-гада, — сказал Китнюк, недовольно морща вздернутый нос. — Низко ходит, враз можно сбить.
— Стрелять нельзя, — возразил Заяц. — Демаскируешь аэродром.
«Фокке-вульф» развернулся и, словно собака, почуявшая след, принялся рыскать по курсу.
— Похоже, что нашел, — почему-то шепотом произнес Евсеев.
— Все может быть, все может быть… — бормотал я, не отрывая взгляда от самолета. — Ага, спикировал! Взял курс на запад. Теперь уж точно обнаружил. Ну, братцы…
Решение пришло само собой: нужно бежать к самолету, готовить моторы к запуску. Должна, обязательно должна быть команда на взлет по тревоге.
— К самолету! — скомандовал я. — Быстро!
Мы ринулись сквозь терновник. Затрещали кусты, полетели клочья шерсти от унтов.
— Скорей!
Бежавший впереди меня Евсеев налетел на кого-то, споткнулся и, смешно взбрыкнув унтами, с ходу сунулся головой в малинник.
— Кто тут, кто тут? Фу ты, ч-черт, напугал!
Передо мной выросла высокая фигура летчика из третьей эскадрильи по фамилии Каланча.
— Что вы, ошалели? Куда вас черт несет?
У меня запалилось горло от бега. Не останавливаясь, я прохрипел:
— Запускать моторы. Нас обнаружил разведчик.
— А что, команда была? — прокричал мне вслед Каланча.
Я только махнул рукой. Неужели непонятно: «Нас обнаружил разведчик!»
Мы подбежали к самолету. Сидевшие группами летчики недоуменно посмотрели на нас — исцарапанных, запыхавшихся. А я-то думал, что здесь уже дана команда! Впрочем, дать-то ее в этих условиях трудно: телефона нет, самолеты расползлись по опушкам на несколько километров. Пока от КП добежит связной…
— Вы что, будто за вами медведь гнался, — усмехнувшись, спросил у меня горбоносый летчик с лихим казацким чубом.
— Медведь не медведь, — несколько обескураженно пробормотал я, — но… нас обнаружил разведчик.
Чубатый насмешливо хмыкнул.
— Ну и что? Значит, панику разводить?
Я смутился вконец. Паника? А вдруг я ошибся и «фокке-вульф» вовсе не обнаружил нас. В таком случае мои действия можно расценивать именно как панику. А за панику, за ложную тревогу, да еще перед таким полетом, когда мы над целью лично докладываем Верховному Главнокомандующему, при такой ситуации можно запросто угодить в штрафной батальон.
Я окинул взглядом бесконечную цепочку «ИЛов».
А если я не ошибся? Если, скажем, на КП не обратили внимания на маневры «фокке-вульфа»? Так что же, ждать, пока прилетят пикировщики и начнут делать из нас винегрет?
— Как хотите, — сказал я, — Вас никто не принуждает, а приготовить моторы к вылету мне никто не запретит. — И подчеркнуто командным тоном отдал распоряжение: — Экипажу занять места! Техник, приготовиться к запуску!
Мгновенно сняты чехлы, откинуты ветки. Я надел парашют и забрался в кабину.
В экипаже слева от нас забеспокоились. К нам подбежал моторист:
— А что, разве команда была?
— Нет, — ответил техник. — Хотим прогреть моторы. И вам рекомендуем.
— А зачем? — выпытывал дотошный моторист.