На крючке (ЛП)

— Опять этот твой рот.

Я ухмыляюсь, мое сердце дергается, когда оно ударяется о мою грудь.

Он наклоняется вперед к стойке.

— Скажи мне свое имя.

— Ты не мог узнать это, когда каким-то образом выяснил, где я работаю? — я наклоняю голову.

Он усмехается, встает прямо, его глаза пронзают меня насквозь.

— Счастливое совпадение, уверяю тебя.

— Как тебя зовут? — отвечаю я.

— Джеймс.

Его рука протягивается через стойку.

Мой желудок сжимается, а зубы впиваются в нижнюю губу. Медленно я поднимаю руку и кладу свою ладонь на его, тепло его кожи пробегает по моей руке.

— Венди.

— Венди, — он поворачивает мою руку, поднося ее к своим губам. — Мне очень приятно познакомится.

Тепло разливается по моей середине.

Звонок над дверью дергается, входит молодая женщина с детьми, и я выдергиваю свои пальцы из его пальцев, поправляя фартук.

Левая сторона его рта приподнимается, его глаза не покидают моего тела.

— Мы увидимся, Венди, дорогая.

И затем он поворачивается и выходит за дверь, а женщина, которая только что вошла, смотрит ему вслед с открытым ртом.

Не могу сказать, что я ее виню.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, я не обращаю внимания на то, как вспыхивают мои внутренности. Я никогда не получала такое внимания, какое даёт мне он, и я не могу не задаться вопросом, может, он так относится ко всем — как будто его мир перестает вращаться, его ось наклоняется только для тебя.

В любом случае, мне это нравится.

Только спустя несколько часов, когда я закрыла магазин и устроилась на ночь просмотра фильма с Джоном, я понимаю, что он так и не заказал ничего. Улыбка озаряет мое лицо, в животе порхают бабочки при мысли о том, что, возможно, он все-таки пришёл туда ради меня.

Это должно насторожить меня, но вместо этого волнение захлестывает меня изнутри.

И этой ночью, когда я ложусь спать, мне снится лазурно-голубой цвет.

Джеймс.

6.ДЖЕЙМС

Мой ботинок стучит по каменной плитке пола в подвале ВР. Я улыбаюсь, вспоминая, как Ру боролся со мной за ее установку, желая вместо нее использовать бетон. Но я настоял. Бетон пористый, его труднее чистить. Он был благодарен мне за это, когда понял, что цементная темница в подвале бара выглядела бы гораздо более подозрительно, когда федералы рыскали бы вокруг.

Что они и делают каждые несколько лет.

Тем более после того, как Ру стал небрежен — застрелил человека средь бела дня и рассчитывал на отсутствие ответного удара.

Если бы это был кто-то другой, я бы дал ему сгнить. В конце концов, единственный способ вырасти из ошибок — это пережить последствия. Но это Руфус. И если Ру — песок, то я — волна, смывающая следы.

Так что я справился с ситуацией. И теперь у нас на жалованье федералы, которые следят за нашими конкурентами, следят, чтобы ничего не прошло мимо их столов с нашими именами. Свобода действий до тех пор, пока это набивает их карманы и сохраняет их семьи.

Потерянные мальчики, как ласково называют нас газеты, бегают на свободе.

Я уверен, что для людей, не понимающих суть игры, это будет шоком. Большинство американцев живут в иллюзии, что все работает так, как должно работать. Что правительство и люди, давшие клятву, действительно защищают и служат.

Так и есть. Только для меня, а не для других.

Это одна из причин, по которой мне так нравится, когда Питер Майклз и его дочь появляются в чреве зверя. Он могущественный человек. Но здесь его имя бесполезно. Его деньги — не более чем крашеная бумага.

Люди в этом городе подчиняются мне.

Включая жалкое подобие человека, привязанного к металлическому стулу в центре комнаты. Тот, кто думал, что может назвать Венди Майклз сукой и не иметь дела с последствиями. Я не люблю неуважения, особенно когда они проявляют неуместную власть над женщиной, которой я планирую обладать.

— Итак, — начинаю я, стуча ботинками по кафелю, когда встаю перед ним. — Вот мы и тут.

Я ухмыляюсь, разводя руки в стороны.

Мужчина дергается от связывающих его молний, его глаза расширены и покраснели. Он что-то бормочет, но это трудно расслышать из-за клейкой ленты, закрывающей его рот.

Моя улыбка растет, и я наклоняюсь вперед.

— Простите, что Вы там сказали?

Я смотрю на близнецов, двух братьев, которые работают на меня с тех пор, как я нашел их, когда им было по пятнадцать лет. Они одинаковые, и я так часто путал их, что перестал называть их по именам.

— Вы его поняли? — спрашиваю я их.

— Нет, Крюк. Ничего не слышал, — говорит один из них.

— Хм... — я оглядываюсь на связанного человека передо мной, прикладывая палец ко рту. — За пленкой плохо слышно. Возможно, нам стоит снять ее.

Близнец кивает и подходит, срывая клейкую ленту. Глаза мужчины подрагивают, у рта всё покраснело от того, что ее грубо сорвали с его кожи.

— Вот, — я киваю. — А теперь... что бы вы хотели сказать?

— Пошел ты, мужик, — выплевывает он.

Раздражение вспыхивает в глубине моей груди, когда я смотрю на слюну, скопившуюся на полу в том месте, где она вылетела из его отвратительного рта.