На красном дворе

Собрав небольшую рать и дружину в Киеве, он заперся на княжеском дворе и ожидал нападения. Но вот прошло несколько дней, а ляшские войска все еще не появлялись под Киевом. Прошло еще столько же времени... Наконец было получено известие, что Болеслав и впрямь ушел через Перемышль в Польшу.

Изяслав не мог объяснить себе его поступка и распространил слух, что король бежал из Киева из опасения столкновения с ним, Изяславом...

Красный двор опять опустел. Окрестные жители проходили мимо, да и князь никогда не заглядывал в него. Единственными обитателями здесь оставались Добромира и Люда. Девушка жила в той самой светелке, в которой провела счастливейшие дни своей жизни. И она не хотела уходить из Красного двора. Она похудела и побледнела. Ее лицо и весь облик свидетельствовали о том, что счастье миновало. Она ходила по комнатам Красного двора как привидение, оттого распространился слух, что на Красном дворе живут домовые. Все старались обойти этот дом стороной, точно он зачумленный.

Берестов тоже опустел, и только одни липы стояли по-прежнему на своих местах, да в Печерском монастыре прибавилось одним монахом больше.

Молодая девушка ничем не занималась, мысли ее бежали прочь, опускались руки. К себе домой она не хотела возвращаться: здесь по крайней мере она жила дорогими воспоминаниями, этого ей было довольно, этим она дышала. К тому же она была убеждена, что король вернется. Ведь он, уезжая, сказал ей: "Вернусь или погибну". Но в его погибель она не верила...

Добромира каждое утро ходила в сад, собирала сухие сучья и на них готовила обед. Откуда она доставала провизию - Люда не знала. Она по-прежнему с утра садилась у окошечка своей светелки, смотрела на Днепр и на далекую равнину. Смотрела неподвижно, как человек, который при этом ничего не видит и ни на что не надеется.

Прошло порядочно времени... Люда, по-видимому, стала успокаиваться и чаще посещать пещеру святого Антония, в которой подолгу оставалась; и когда не ходила, то сидела целыми днями у окна с рукоделием в руках. Добромира, глядя на нее, только головой качала.

"Все то же, - думала она, - одна и та же печаль, та же тоска не оставляет ее бедную головку... Полюбила орла голубка, да не мог он усидеть с ней на одной ветке: он рвался в небеса, к солнцу, а она оставалась прикованной к ветке... Эх бедная... теперь она смотрит в небо через оконце светлицы и выжидает, не вернется ли милый, а он, поди, и забыл о ней... Хоть бы Вышата пришел... но и тот Бог весть куда пропал".

И среди однообразия мыслей и жизни Люда дождалась весны.

Весна не принесла ей ничего нового. Изяслав по-прежнему ссорился с киевлянами, и народ со дня на день ожидал Всеволода Переяславльского. Старые воеводы добровольно уходили от него... Изяслав отомстил Варяжко за смерть своего сына; остальные киевляне гнули свои спины перед ним, позволяя обуздывать и запрягать себя в ярмо.

Люда и Добромира спокойно сидели на Красном дворе. О них как будто забыли. О Вышате по-прежнему ничего не было слышно. Правда, ходили неясные слухи, что он постригся в монахи, ушел в монастырь, но это были скорее одни только догадки.

Весной Людомира стала выходить из своей светелки и время проводила в саду на лавочке, где когда-то узнала о заговоре для убийства Болеслава, или на рундуке... Хотя весна не принесла ей радости, она немного оживила ее, успокоила, и хоть на ее лице по-прежнему не появлялась улыбка, но было видно, что она как-то оживилась.

Однажды старая Добромира вернулась из церкви после исповеди радостная, сияющая, какою ее никогда не видала Люда.

- Что с тобою, мамушка? - спросила она.

Добромира не отвечала. Устремив на нее пристальный взгляд, исполненный любви и доброты, она привлекла ее к себе и поцеловала несколько раз в лоб.

- Сегодня я сподобилась причаститься, и Господь осенил меня одной мыслью, - ласково сказала она. - О если бы Господь позволил мне исполнить ее!..

Людомира ее не поняла.

Спустя несколько дней, когда уже совсем потеплело, Добромира, сварив обед раньше обыкновенного, вдруг куда-то исчезла и вернулась домой поздней ночью. Люда поджидала ее.

- Где ты была, мамушка? - спросила она.

- Недалеко, дитя мое! Молилась в Печерской лавре.

И она взглянула на Люду.

- Знаешь, дитя мое, Троицын день недалеко, не мешало бы тебе поговеть!

- Нет уж, подожду еще.

Добромира не настаивала.

- Как только поправлюсь здоровьем, мы пойдем с тобою на могилу отца, - сказала она. - Потом я сведу тебя к пустыннику... Он живет тут недалеко, в пещере... Открой ему свою душу, и, может, он утешит тебя.