На Красном дворе

В то время когда Изяслав спускался по пустынной лесной тропинке к Крещатику, толпа, шедшая со Всеславом, была уже у великокняжеского двора.

— Правь и княжи над нами! — раздались голоса, обращенные к Всеславу. — Не хотим Изяслава, этого пьяницу и игрока; он грабит народ, он не хочет защищать его от половцев.

Ворота под сильным напором подались и раскрылись на две половины. Быстро княжеский двор переполнился неистовствовавшим народом, который бросился в хоромы, но Изяслава уже и след простыл.

— Бежал, заячий хвост!

— Бежал от нас, как от половцев!

— И пусть его бежит на все четыре ветра, да не оглядывается.

Люди рассыпались по княжеским палатам и другим постройкам и принялись растаскивать золото, серебро, куниц и соболей.

Это было уже перед вечером.

Как только ворота были выломаны и народ, увлекая за собой Всеслава, ворвался во двор, вдали показался небольшой отряд дружины Ярослава с воеводой Коснячко, митрополитом Георгием и свитой духовенства.

Перепуганный Всеслав еще не знал толком, что случилось и зачем его привели на великокняжеский двор…

Пока отряд воеводы въехал во двор, княжеские хоромы были уже ограблены.

Народ, сняв шапки, низко поклонился митрополиту, державшему крест в руке. Все начали прикладываться к кресту с полною покорностью.

Вперед выдвинулся Варяжко, посадник белгородский, и начал жаловаться митрополиту:

— Мы просили князя Изяслава дать нам коней и оружие или самому защищать нас от половцев, но он не хочет. А если не хочет или не умеет, так пусть и не княжит над нами. Знать, он и сам так думал, потому как бежал, и теперь у нас нет князя… Благослови, святой владыко, Всеслава на великокняжеский стол, и пусть он княжит во славу Божию и народа.

Все расступились, и к митрополиту подошел бледный, грязный и растрепанный Всеслав. Митрополит не колебался и, подняв крест, опустил его на голову нового народного избранника, не успевшего еще прийти в себя от всего происшедшего.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь! — произнес митрополит. — Воссядь, сын мой, на великокняжеский стол Ярослава Мудрого, который предназначен тебе Богом, княжи и правь народом отечески и не давай нашим врагам на расхищение твоих городов и имущества.

Народ обнажил головы. Всеслав, осенив себя крестным знамением, дважды поцеловал крест. Затем он, окруженный киевлянами, стал рядом с митрополитом на выломанные ворота и обратился к народу, уже заполнившему площади и дороги, со следующей речью:

— По воле народа и Божьей милостью сегодня я занял киевский стол, оставленный Изяславом. Господь видит, я занял его не по собственной воле. Господь оказал мне свое покровительство силою своего креста. Этому доказательством служит то обстоятельство, что Изяслав, целуя крест со своими братьями в Орше, клялся, что не причинит мне зла, но слова своего не сдержал. За это Господь наслал на их землю ворогов, а меня освободил от заточения и смерти. Сидя в порубе, я часто восклицал: «Святый крест, я верю в тебя, ты избавишь меня от заточения!» Господь внял моему моленью, освободив меня вашими руками. Да поможет мне он и впредь служить ему и вам с честью и пользою!

Толпа киевлян окружила Коснячко и благодарила его, что он был не с Изяславом, а с народом, на стороне обиженных. Они даже извинились за те оскорбления, которые нанесли ему, считая приверженцем князя.

Воевода холодно принял их извинения. Он думал по-своему: он не одобрял князя, который грабил своих подданных, не умел постоять за них перед врагами, но и не одобрял народ, который не проявлял послушания князю и поступал по своему уму-разуму. Он заглядывал вперед и видел в этой междоусобице зародыш будущих бед и напастей.

Всеслав, желая воспользоваться опытностью Коснячко, предложил ему по-прежнему остаться воеводой и руководить дружиной.

— Милостивый князь! — отвечал старик. — Я служил много лет моей родине, князю и матушке-Руси; в битвах и на военных советах я провел всю мою молодость, но теперь я стар и немощен, а потому не могу служить… Да и, к слову сказать, мои хоромы давно опустели, и в них осталась единственная моя утеха — дочь Людомира. Дозволь, княже, с нею провести остаток моих дней.

Всеслав не настаивал.

Воевода уехал домой. Возвращаясь из Княжеского конца, он издали заметил, что у ворот его дома стоит вооруженный конный отряд, а потому сильно обеспокоился. Он знал, что люди Бог весть что говорят про него, и боялся, не напали бы киевляне на его дом, не разграбили бы его имущества. Впрочем, ему не жаль было добра, он боялся за свою дочь Люду. Но, подъехав к дому, он понял, что все в порядке. Воины не только не выказали ему вражды, но даже низко кланялись. Однако он боялся спросить, что они за люди, пока сам не узнал в них личную стражу тысяцкого из Берестова.

У ворот дома к нему подъехал конник из отряда Вышаты и спросил:

— Ваша милость не позволит ли нам уехать?

— С Богом! — отвечал воевода. — Спасибо вам… Поблагодарите от меня тысяцкого за помощь.