На краю света

— Да что ты как опоенная лошадь! Двигайся ты поживей! Давай досок, лучины! Шевелись!

Мы рассаживаемся за столами и долго с нетерпением поджидаем наших путешественников, которые разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться и умыться. Ну вот наконец и они. Отмытые, чистые, причесанные. Наверное целых полкуба горячей воды сразу извели у Арсентьича, чтобы смыть примусную копоть и сажу. Нос у Горбовского уже порозовел и, густо смазанный вазелином, сияет, как утреннее солнце.

Все трое садятся за стол на свои привычные места и с жадностью поглядывают на кухню, нетерпеливо трогая ложки, вилки, ножи.

Желтобрюх не отходит от Бори Линева ни на шаг и смотрит на него восторженными, влюбленными глазами.

— Ну, как Байкал работал? — спрашивает он. — Ничего?

Вася Гуткин перебивает его:

— Да брось ты со всякой глупистикой лезть. Расскажи лучше, Борька, как вообще. Здорово досталось?

— Ну, что же, — конечно, досталось, — говорит Боря, откусывая хлеб. — Сидеть в палатке — это не то, что вот здесь чай распивать. А в общем ничего. Я не жалуюсь. Лучше расскажите, как у вас тут дела. Ходили куда-нибудь, искали?

Мы подробно рассказываем, как ходили и к Дунди и на плато.

Стремоухов молча приносит миску дымящегося борща и ставит ее на стол. Наши путешественники с жадностью набрасываются на еду, причмокивают, приговаривают:

— Добрый борщец. Вот это харч. Не то, что ты, Борька, варил.

— А что, — бубнит Боря Линев, прожевывая хлеб, — скажешь, я плохой суп варил?

— Плохой, — весело отвечает Редкозубов. — Теперь уж прямо скажу — плохой.

— Суп-то сам по себе еще ничего был, — покашливая, говорит Горбовский, — но почему-то в супе очень уж много оленьей шерсти плавало.

Боря Линев хохочет, кричит на весь дом:

— Да суп-то какой у меня был? Как назывался? «Консоме сюрприз, а ля Фритьоф Нансен».

— Сюрпризов было, пожалуй, чрезмерно много для одного супа, — серьезно гудит Горбовский.

А Редкозубов машет на Борю ложкой.

— У тебя и чай тоже сюрприз был, и каша — сюрприз. Я бы вам рассказал — один случай у меня был в Марокко, — вот это действительно сюрприз. Да есть вот только охота. Потом как-нибудь расскажу.

— Да уж, конечно, лучше потом, — говорит Боря.

Наконец они наедаются, напиваются и, довольные, сытые, веселые, закуривают папиросы и трубки.

— Теперь потолкуем серьезно, — говорит Наумыч, который, все время улыбаясь, молча сидел поодаль. — Значит, ничего утешительного вы нам рассказать не можете?

Горбовский пожимает плечами.

— Нет, не можем. Мне кажется, однако, что наша экспедиция не была бесполезной. Можно считать установленным, что на всем участке от зимовки до острова Королевского общества Шорохова нет. Это значительно суживает площадь, на которой надо продолжать поиски. Теперь остается только юго-восточная часть острова и проливов.

— Так, — говорит Наумыч. — Мы тоже так думаем. Как ты считаешь, Борис, сколько надо дать отдыха вашим собакам, прежде чем снова итти с ними в большой поход?

— Да чего им особенно отдыхать, — говорит Боря Линев. — Мы и так целых полтора суток отдыхали в дороге. Ну, дать им два дня передышки — и хватит.

— Нет, это много, — решительно говорит Наумыч. — Уже четвертые сутки, как Шорохов пропал. Надо спешить изо всех сил. Завтра, если хоть немного потишает и разведрится, выйдут на поиски лыжники, а 22-го с утра надо выходить уже санной экспедиции. Состав решим завтра.

Наумыч поворачивается к Горбовскому.

— А вы, Илья Ильич, подайте мне сейчас кратенький рапорт. Мы его передадим по радио в Москву, в Главсевморпуть. Ушаков меня каждый день запрашивает о ходе поисков. Надо сообщить, что вы вернулись и ничего не нашли.

Горбовский поднялся из-за стола.

— Хорошо, сейчас составлю.

Боря Линев и Редкозубов тоже встали.

— Поспать бы теперь не вредно, — потягиваясь, сказал Боря Линев.

Редкозубов с презрением посмотрел на Борю и, страшно перекосившись от проглоченного зевка, укоризненно сказал:

— Эх ты, рохля. Одну ночь недоспал, и уж скулишь. Как же я-то восемь суток на руле плыл и ничего? А руль — это тебе не спальный мешок.

— Откуда же, Симочка, восемь уже набралось? Ты ведь рассказывал, что только шесть суток плыл, да и то весь руль в крови оказался.

— Рассказывал, рассказывал, — разозлился Редкозубов, — мало ли что рассказывал. Ты бы даже и трех суток не выдержал..

— Да будет вам, — смеясь сказал Наумыч. — Идите лучше оба спать.

На другой день, к полудню, погода вдруг разгулялась. Ветер стих, метель улеглась.

Хотя солнце еще и не показывалось над землей, но на улице было уже совсем светло, и казалось, что солнце только на минуту спряталось за легкие облачка и вот-вот выглянет и осветит землю.

Во всех домах начались торопливые сборы.

Обе партии — моя и Стучинского — наперегонки принялись снаряжаться, чтобы, пользуясь хорошей погодой, как можно скорей выйти на поиски.

Все разошлись по своим комнатам, чтобы собрать рюкзаки, переодеться и смазать лыжи.