На край света

– Да вишь ты, воевода в Якутском сменился. Новому-то – все негоже, что старый делал. Он свою лапу и наложил. А нонешним летом Василий Бугор с Иваном Редкиным, пятидесятником, просились на ту же Погычу-реку у нового воеводы Пушкина. Не пустил их воевода.

– Бугра даже выпорол, чтоб его громом разразило! – выкрикнул Сидорка.

– Бугра чтоб разразило? – улыбнулся Попов.

– Э, нет! Воеводу! Бугор – мужик добрый.

– Неужто за Погычу выпорол?

– Не за Погычу, вестимо, – ответил Фомка. – Казачки, сказывают, в Якутском шум подняли. Требовали от воеводы, чтоб он им жалованье выплатил. Воевода зачинщикам-то и всыпал по пятьдесят батогов. Ну, Бугор рассерчал. Взял да с товарищами, душ всего с пятьдесят, и утек. Июля в первый, кажись, день утек.

– Торгового человека Щукина знаешь? На его коче они вниз по Лене и ушли. Щукина ж в Якутском оставили волосы драть, – весело проговорил Сидорка и снова принялся за новый, еще необглоданный, мосол.

– Утекли-то казачки хорошо, а шли не дюже: противные ветры дули. Больше месяца шли. Лишь в начале августа объявились они в Устьянском зимовье. Да уж не на одном, на двух кочах пожаловали, – продолжал рассказывать Фомка. – Второй коч они в пути прихватили. Воевода-то, видно, смекнул, что Погычу-реку, того и гляди, и без его воеводского наказа проведают. Неохота ему стало в дураках оставаться. Он и послал Стадухина.

– Где же Стадухин?

– В Усть-Янском был. Нынче ж где, – не ведомо. У этого мужика шаг широкий.

– А как прибыл на Яну, тут же беглых казаков – Бугра, Редкина и прочих – к себе принял.

– Под свою, значит, руку, – пояснил Фомка. – «Всех, – говорит, – поведу на Погычу».

– Что ж он на Яне сидит? Что на Колыму не идет?

– Уж он бы пошел, коли б мог. Лед не пустил его дальше Святого Носа. Он и вернулся на Яну.

– Добро! – воскликнул Попов, вскакивая. – Зиму он просидит на Яне. От Яны до Колымы – верст с тысячу. Пока он будет идти до Колымы, а мы тем временем, может быть, и до Погычи дойдем! Не догнать ему нас, хоть у него и шаг широкий, и воеводский наказ с печатью!

– Сядь-ко, Федя, поближе да послушай, – пробасил Фомка, насупившись. – Дело-то не все еще выложено…

Фомка посопел, потрепал свою, и без того растрепанную, бороду и вдруг выпалил:

– Михайло Стадухин лихого человека Гераську Анкудинова вперед себя к вам засылает.

– Анкудинова? Не того ль, кто ограбил Дубова?

– Его самого. Только начну-ко я лучше с начала. Августа в девятнадцатый было день. Из лесу идучи, присели мы часом с Сидоркой под обрывом Яны-реки. С полверсты до зимовья не дошли. Отдыхаем. Полдничаем. Вдруг – над нами шаги. Ни мы людей не видим, ни они нас. «Здорово, Михайло! – говорит один. – Аль стара друга не признаешь?» Помолчал тот. Долго молчал, но все-таки ответил: «Здравствуй, – говорит, – Герасим. Как тебя не признать? Тебя издалека видно. Сам воевода тебя помнит». «Неужели помнит?» – спросил Герасим. «Сам запомнил да и сыну боярскому Василию Власьеву в памяти держать велел. Поймай, говорит, мне этого молодца да пришли его в железах на Лену». Герасим стал хорохориться. Где, мол, ему, Власьеву, меня взять! А Михайла-от ему и говорит: «А я мог бы тебя, Герасим, выручить и Власьеву не выдать. Могу я и в поход тебя с собой взять на нову Погычу-реку. Там, на той новой реке, немала добыча будет! Навряд ли тебе, Герасим, плоха доля в том походе достанется. Так что, – говорит, – пойдешь ли со мной на Погычу?» «Да я ль, – отвечает, – не пойду! Да хоть нынче! Мигни только – я и готов». А Михайло-то тут и скажи: «Должон ты, Герасим, наперед сослужить мне важну службу да тайну». «Что хошь сделаю», – ответил Гераська.

– Слушай, что ему Стадухин приказал, чтоб его громом разразило! – воскликнул Сидорка, отбрасывая обглоданную кость.

– «А коли так, – говорит Михайла, – не медля, по первому нартному пути пойдешь ты на Колыму, – продолжал рассказывать Фомка. – Там на ту же на Погычу-реку сряжается Семен Дежнев. Должон ты помешать ему выйти в море до моего прихода».

Кровь бросилась Попову в голову:

– Помешать! Как может он помешать?!

– «Как ты это сделаешь, – сказал ему Стадухин, – дело не мое, – ответил Сидорка, выуживая из котла мясо. – Одно помни: до меня Дежнев не должен выйти на Погычу».

– Того уж мы не ведаем, как он может помешать, – прибавил Фомка, оглядываясь на Сидорку. – Может статься, кочи спалит. Мало ль худого можно сделать, коль совести нет! А Гераська – он по нашим рекам известный.

– Ишь, волки! – обеспокоился Попов.

– «Если же все-таки выйдет он в море, – продолжал Фомка, – тогда, – говорит, – иди за ним следом. Задержи его хоть в походе. Подняться, мол, я тебе помогу. Порох и свинец выдам. На собак, на нарты и лыжи получишь деньги».

– Тут мы с Фомкой слышим, отходят они от обрыва! – вскричал Сидорка. – Я выглянул – они! Чтоб их громом разразило!

– Я тоже глянул. Михайлу Стадухина ни с кем не спутаешь: высок, черноволос, в плечах косая сажень. Богатырь!

– Гераська, рыбий глаз, тоже заметный, – вставил Сидорка. – Худощав. Горбонос.