На хвосте Техас

— Уф, как ты на это смотришь, могу ли я его впустить, дорогой?

— Это твой щенок — сама решай!

— О, спасибо, дорогой, как я тебе благодарна! — с облегчением выдохнула мать.

И Митчу было дозволено войти.

Она скорее клюнула, нежели поцеловала сына в щеку, явно опасаясь бурным проявлением радости рассердить мужчину в соседней комнате. Митч уселся на простой стул с прямой спинкой, слегка озадаченный видом стоящего напротив дивана, пока наконец не признал в нем переднее сиденье от автомобиля. Мать спросила, чем Митч занимается в настоящее время, и он ответил, что работает старшим ночной смены в главном отеле города.

— Ой, как это здорово, просто великолепно! Ну, разве не здорово, а, Фрэнсис? — тут же заявила мать.

На что последовало:

— Эка важность.

И Митч подумал: «О Боже, что же случилось с ней?»

Ответ ему был известен и в некотором роде даже говорил в ее пользу. Порывистость и готовность постоянно язвить уступили место коровьей покорности и животным инстинктам. Видок у нее был как у ведьмы, потрепанной временем. Но, дьявольщина, подумал Митч, ей ведь скоро стукнет пятьдесят, а ее несравненному Фрэнсису никак не дашь больше тридцати пяти!

— ...Танцор, знаешь ли? — говорила между тем мать. — Фрэнсис очень талантливый танцор. Все так говорят.

— Как здорово! О, это и в самом деле здорово, — отозвался Митч.

— Да, да, он танцует.

— О, — поправил Митч, — ты хочешь сказать, пляшет?

— Д-да... Танцор, в общем.

— Ну, это здорово! Ужасно здорово! — съязвил Митч. Но тут завидев умоляющие глаза матери, решил вести себя поприличнее. — Не сомневаюсь, что у него хорошо получается, — проговорил он. — Хотелось бы как-нибудь на него посмотреть.

Фрэнсис не соизволил появиться в гостиной, пока не вырядился как на парад. На нем был черный костюм в обтяжку, остроносые штиблеты, черная рубашка и желтый галстук. Он дождался, когда Митч привстанет на стуле, и только тогда протянул ему руку. После чего уселся и принялся открывать принесенную с собой банку пива. Открыв ее, наконец устремил пристальный взгляд на Митча, молча, не мигая. Тот ответил ему, улыбаясь, не менее пристальным взглядом.

— Итак, выходит, ты коридорный? — буркнул новоявленный отчим. — И что же ты делаешь, когда какой-нибудь мужик попросит себе бабу?

— А что бы ты стал делать? — вопросом на вопрос ответил Митч.

— Я вот слышал, что птички, подобные вам, сплошь сутенеры.

— Вот как? — деланно удивился Митч. — А сам-то ты как думаешь?

Его мать нервно заерзала и жалобно проблеяла, пытаясь разрядить обстановку, что Митч, возможно, не отказался бы от пива.

— Ну так за чем же дело стало? — ответил Фрэнсис и внезапно швырнул пасынку банку.

Митч поймал ее, но несколько неуклюже — пиво выплеснулось на брюки его костюма за сто пятьдесят долларов. Очень осторожно он поставил банку на голые сосновые доски пола и снова одарил улыбкой Фрэнсиса, который содрогался от смеха.

— Не больно-то ты ловок, коридорный!

— Да, не очень, — согласился Митч, по-прежнему улыбаясь. — Броски у меня получаются лучше.

— Сколько же ты отвалил за этот костюмчик, что на тебе.

— Я сшил его сам, — ответил Митч. — Всю одежду для себя я делаю сам.

— Да ты, коридорный, выходит, толковый малый?

— И ты можешь попытаться сделать то же самое, — предложил Митч. — Хотя бы экономии ради.

— И сколько же ты заколачиваешь за неделю, коридорный?

— Давай махнемся информацией. Сначала ответь, где ты держишь свою маленькую красную шапочку?

— Хм, у меня нет никакой красной шапочки.

— А во что же ты тогда собираешь медяки?

— Собираю мед... что?

— Ну да, те, что люди швыряют тебе за пляски. Или шарманщик не доверяет тебе собирать деньги?

Выругавшись, Фрэнсис вскочил со стула. Но он оказался недостаточно быстрым, потому что прежде, чем понял, что произошло (если понял вообще), Митч угостил его пинком в пах, а когда тот согнулся, заехал коленом в лицо и принялся молотить кулаками в ребра, не обращая внимания на мать, которая с истерическим воплем накинулась на сына.

Он был огорчен, ужасно огорчен, опрометью убегая из дома, что Фрэнсис оказался шутом гороховым и наглым болваном — не причина, чтобы избивать его до полусмерти. Срывая злость на Фрэнсисе, Митч, как он теперь понимал, на самом деле мстил тогда своей матери. Это ее он избрал своей жертвой и ей предназначались побои, от которых пострадал жалкий плясун. Больше он никогда уж не осмелится искать встречи с матерью снова. И Митч решил, что должен как можно скорее покинуть город.

Вернувшись домой, он сообщил Тидди о своем решении и пообещал, что вызовет ее сразу же, как только найдет работу. Тидди заявила, что отправится вместе с ним.

— Мой муженек никуда не должен ехать без своей женушки. — И, помолчав, провозгласила: — Мы отправимся в Форт-Уэрт. Я знаю, что смогу там получить очень хорошую работу. Ту же самую, что сейчас у меня здесь.

— Но как быть со мной? Откуда мне знать, найдется ли там и для меня работа?

— А тебе и незачем работать — я получаю столько, что нам на двоих этого более чем достаточно. Тем более, что тебе все равно придется сидеть с ребенком.

— Ребенок? Дьявольщина, о чем таком ты болтаешь?