– Совершенно верно, – сказал Аллейн, когда этот феномен дал правильный ответ с резким шотландским акцентом. – Именно это. Вспомните, что сам я нахожусь более чем за пять тысяч километров на важном совещании в Сан-Франциско. Что же мне делать?
После минутной паузы рука во втором ряду снова поднялась.
– Ну хорошо, хорошо! – одобрил Аллейн. – Давайте я послушаю вас.
Хейзл Рикерби-Каррик сидела у себя в каюте, с трудом перелистывая размокшие страницы своего дневника. Они еще не превратились в бумажную кашу, а только слиплись, сморщились и постепенно расползались. Часть страниц оторвалась от корешка, и на них затекла красная краска переплета. Однако записи еще можно было разобрать.
Она отделила то, что было написано за последние два дня.
«Ну вот, – уныло читала она, – я опять перестаралась. Одно дело – Мэвис, и совсем другое – такие, как эта Трой. Если бы я сразу догадалась, кто она. Или заранее узнала, что она займет соседнюю со мной каюту. Я сходила бы на выставку и могла бы тогда поговорить с ней о живописи. Конечно, я совсем не разбираюсь…» Здесь она не закончила свою мысль. Отделив насквозь промокшую страницу от следующей с помощью пилочки для ногтей, она принялась читать последнюю запись, сделанную перед тем, как дневник упал за борт.
«…я все это запишу. Дневник со мной. Я лежу на надувном матраце на палубе за грудой прикрытых брезентом шезлонгов и загораю. Наверное, очень глупо, что я так смущаюсь. Это в наш-то век! Кто же теперь стесняется? К тому же загорать полезно, а тело прекрасно. Тело прекрасно! Только, увы, не мое. Сейчас я опишу то, что случилось вчера вечером в Толларке. Это было так страшно и так странно, что я не знаю, как мне быть. Я, пожалуй, расскажу об этом Трой. Она не сможет не признать, что это очень необычно.
Я вышла из церкви и возвращалась на «Зодиак»; на мне были легкие туфли на резиновой подошве и темный вязаный свитер. Думаю, поэтому меня не заметили в темноте. В левую туфлю попал какой-то камешек, и я зашла его вытряхнуть в неосвещенный подъезд магазина. И тут с подъездом поравнялись эти люди. Я хотела их окликнуть, когда они остановились. Но я не сразу узнала их голоса – они говорили очень тихо. Один разговаривал шепотом, этого я вообще не узнала. Зато другие… С первых же слов я просто онемела, буквально онемела. Меня парализовало от ужаса. Я и сейчас их слышу. Это…»
Она добралась до конца страницы. Следующие страницы, где шло продолжение записи, были вырваны. «Ну и что же, это ничего не значит, – думала она. – Может, когда мистер Лазенби нырнул, он их нечаянно выдернул. Ведь дневник был раскрыт. Ну конечно, именно так все и было, а иначе и быть не могло». Несколько минут она сидела неподвижно. Потом раза два провела пальцами по лбу и по глазам, словно пытаясь избавиться от какого-то наваждения. «Он же священник, – думала она. – Священник. Он гостил у епископа. Я просто спрошу его, и все. Или нет, я сперва лучше посоветуюсь с Трой Аллейн. Ей придется меня выслушать. И это, конечно, ее заинтересует. Да! – вдруг вспомнила она. – Ведь ее муж знаменитый сыщик. Ну тогда тем более ей нужно все рассказать. Может быть, она тогда захочет, чтобы я называла ее не Агата, а Трой. Мы с ней подружимся», – без особой убежденности подумала бедняжка.
Мысли замучили ее, голову сжало, как обручем, в каюте было тесно, душно. «Я не буду тут спать, – вдруг решила она. – Я не усну ни на минуту, а если усну, меня истерзают кошмары». Роясь в поисках таблеток, которые дала ей Трой, она все обдумала: спать она ляжет на палубе. Подождет, пока все лягут, затем надует свой матрац и заснет «под бесконечным звездным небом». И может быть, может быть…
«Такой уж у меня характер – люблю брать быка за рога», – подумала она и, наконец найдя таблетки, приняла две штуки, легла на койку и стала составлять отчаянные по смелости планы.
Вечер в Кроссдайке начался для Трой нелепо. Ужин подали рано, чтобы пассажиры успели осмотреть и деревню, и близлежащие руины охотничьего домика, где останавливался король Джон.
Трой, у которой начиналась сильная мигрень, надеялась ускользнуть пораньше и зайти в полицейский участок, прежде чем остальные отправятся на экскурсию. История с пропавшей горжеткой уже была известна всем и в случае надобности могла послужить предлогом. Во время ужина мисс Рикерби-Каррик так упорно таращилась на нее, что Трой чувствовала себя крайне неловко. Чем больше старая дева ее раздражала, чем яростнее сопела, чем пристальнее смотрела на нее, тем больше Трой ее жалела и тем сильнее стремилась избегать ее. Что ей нужно? Охотится за знаменитостью или, может быть, вдруг подумала Трой, эта странная особа хочет чем-то с ней поделиться?
Поскольку у мисс Рикерби-Каррик такта было не больше, чем у бульдозера, все в салоне чувствовали, что сейчас что-то произойдет.