На исходе ночи

— Не приду я… И не признаю. Это не конференция, а подбираете только своих. Не приду.

«До чего же неистребим в нем затхлый меньшевистский дух, как в бочке из-под протухшей воды!» — подумал я.

Свидание, можно сказать, не состоялось. Через минуту я ушел.

Мы постарались как можно шире распространить среди рабочих известие об измене трех меньшевистских цекистов. Восстановление общегородского партийного центра уже сказалось: в район были доставлены от центральной «техники» выдержки из статьи Ленина, напечатанные на гектографе и на шапирографе.

Все наши организации разъясняли смысл происшедшего по ячейкам на предприятиях. От фабрик и заводов, где у нас не было связей, а также от тех, где связи когда-то были, но незаметно отмерли, являлись к нашим рабочим старые друзья или просто знакомые и просили рассказать подробности. Так возникали новые связи, а затем и новые заводские партийные группы. Вставали старые бойцы и присоединялись к действующим отрядам, от которых они когда-то, во время трудного пути, отстали.

Ленинский призыв: «Встаньте на защиту партии!» — прозвучал и был услышан…

Я с Соней был занят организационными приготовлениями к конференции. В эти дни мы заметили, что на предприятиях стала усиливаться охрана. На многих появились городовые у ворот, как в дни волнений. Кое-где даже поставили конных. Зашевелились шпики под разными личинами, в виде конторщиков, хожалых, надсмотрщиков во дворах и просто явных филеров.

В течение трех дней я дважды попадал в сеть слежки и ускользнул оба раза с немалым трудом. Пришлось отменить явку, назначенную в квартире циркового артиста.

Слежка в районе все усиливалась. В усилении охраны чувствовалась какая-то система.

Первый провал произошел у Жиро. Был взят во дворе Ваня Арефьев. Предлог к аресту был ничтожен. Выходя из цеха во двор, Ваня подошел к двум землякам-калужанам и попросил закурить. Те остановились, заговорили. Подошли еще двое-трое рабочих, о чем-то пошутили, чему-то посмеялись. Приблизился шпик и попросил Ваню:

— Зайдем в контору.

— А чего я не видал в конторе? Кто ты такой — приказывать мне?

— А вот сейчас узнаешь, кто я такой.

Шпик засвистел, прибежал от ворот городовой. В конторе Ваня спросил околоточного:

— За что меня привели?

— Как будто не знаешь! За то, что митинг задумал на дворе устроить.

На другой день на Голутвинской мануфактуре в укромном месте Бескозыречный собрал человек семь партийных рабочих, — речь шла о приготовлении к районной конференции. Шпики взяли эту малую летучку в кольцо. Пятеро рабочих разбежались, но Бескозыречный и его приятель, казначей партийного ядра, были арестованы.

Жена Бескозыречного пришла к Тимофею и спрашивала, что она могла бы сделать, чтоб помочь организации.

Среди этих печальных событий выдался для нас хороший, удачный день. Наша большевистская линия одержала большую победу. Не только наши противники, но и мы сами не ждали такого успеха.

Вечером того дня, когда был арестован Бескозыречный, собрались с разрешения и под наблюдением полиции выборщики для баллотировки делегатов на общемосковское совещание по рабочему быту в связи с подготовкой ко второму съезду фабрично-заводских врачей. Из тридцати двух избранных двадцать пять оказались ленинцами!

Мы встретились утром после победы — Сундук, Тимофей, Ветеран и я. Сундук сообщил нам проект декларации, которую должен будет огласить на совещании Тимофей. Мы приняли без добавлений и поправок.

Ветеран просил обсудить, не будет ли лучше отложить созыв партийной конференции еще на некоторое время из-за обрушившегося на район шквала слежки ищеек всех мастей — и из охранки, и из жандармерии, и из наружной полиции. Сундук отклонил такое предложение.

— Во что бы то ни стало конференцию собираем. И мы обяжем тройку, особенно Павла, под личную ответственность, бросить все живые силы района на это дело. А Тимофей проведет легальное совещание. Я постараюсь проникнуть туда на случай, если понадобится мой совет, Ветеран же пусть возьмется за бюро профессиональных союзов.

Я пошел провожать Сундука. Мы шли с ним молча: все уже переговорено, сказать больше друг другу нечего, но расставаться с ним не хотелось. Возле него так светло и легко! Шел с ним до тех пор, пока он меня не выбранил за неконспиративность такой прогулки вдвоем. Прощаясь, я крепко сжал его руку. По-моему, он угадывал, как я его люблю.

Перед тем как Тимофею отправиться на легальное совещание, я забежал к нему. Сделал это я без особой деловой надобности. Но в эти тревожные дни нас всех тянуло друг к другу, больше чем когда-либо.

Весь этот вечер до позднего я провел на «своих» предприятиях и, кроме того, побывал у Ильи Ермиловича на спальнях. Стачка красильщиков и чернорабочих, начатая дружно, продолжалась. Забастовщики держались стойко, но и хозяева упорствовали, не сдавались. Прошел слух, что будет объявлен расчет всем рабочим предприятия. Благов под разными предлогами уклонялся от призыва к сборам на помощь красильщикам.

Я пришел домой после полуночи и тотчас заснул, усталый и разбитый. Ранним утром прибежала встревоженная Соня: