На исходе лета

Вот здесь я стоял, когда понял, что мне придется навсегда остаться в Данктонском Лесу, нравится мне это или нет. Здесь я впервые ощутил покой с тех пор, как покинул родную систему. Я думал: да, здесь нет реки с ее особым запахом; нет лысух, перекликающихся над рекой; нет осоки, чтобы любоваться на нее и слушать ее шорох; нет желтых ирисов, так мило покачивающихся на ветру; здесь не порхает зимородок, не услышишь внезапного всплеска форели, — всех этих пейзажей и звуков моего любимого Эйвона здесь нет. Но скажу вам, кроты, и здесь есть на что посмотреть: другие звуки и другие запахи. И много мест, где можно заниматься растениями, как учила меня мать, где никто не побеспокоит, никто не навредит.

Вот что я сказал себе, придя сюда и отыскав здесь кое-что, о чем раньше только слышал. Буковые сережки, орхидеи среди ясеней, благоухающий на ветру в июльский день воронец с черными ягодами, предупреждающими крота о грехе и стыде. Я прихожу сюда, когда хочется подумать.

И тут, ко всеобщей тревоге, Доддер, до того молчавший, повернулся к Мэддеру и заявил:

— Должен сказать, я бы не довел свои тоннели до такого состояния, как ты. Впрочем... — Он оглядел прелестное место, куда привел их Мэддер, и добавил: — Впрочем, должен признать, ты обладаешь кое-чем, чего у меня никогда не было. Да и никогда не будет.

— И что же это, удивляющий всех господин? — тихо спросил Мэйуид, быстро оглянувшись и сверкнув глазом, чтобы предостеречь остальных от каких-либо слов, которые могли испортить торжественность момента.

— Мэддер умеет создать место, где чувствуешь себя как дома, а не как во временном пристанище, — сказал Доддер. — Замечательный уединенный уголок, куда вряд ли забредут гвардейцы, потому что трудно ожидать здесь такое. Честно говоря, Мэддер... я тебе завидую.

Мэддер перестал нервно теребить шерстку, и в его диковинных косых глазах, уставившихся на Доддера, сверкнуло неподдельное удовольствие.

— Значит... тебе здесь понравилось? — спросил он с трогательной робостью.

— Лучшего места я в Данктоне не видел! — не терпящим возражений тоном сказал Доддер. А потом пошутил: — Конечно, если не считать соседей. Скучная публика. Жалобщики, нытики и придиры. Кроты Слова или... — Доддер сделал паузу, улыбнулся Мэддеру, Кроссворт и наконец Флинту,— или кроты, которые вообще ни во что не верят!

— Хорошо сказано, некогда сварливый господин! — воскликнул Мэйуид, и кроты согласились, радуясь, что в такой чудесный день между двумя противниками установился мир.

Услышав о приходе Триффана с Биченом, после полудня к ним присоединились новые кроты, а среди них Бэйли и Сликит.

Скинт рассказал историю о том, как Триффан, ведомый Мэйуидом, как-то раз спас его от неминуемой смерти в лапах гвардейцев печально знаменитого баклендского Слопсайда. Тизл показала, как можно узнать о прошлом и будущем, бросая лепестки шиповника, и кроты выстроились в очередь погадать.

Но когда Бичен подбросил свои лепестки, ветерок подхватил их и понес по лесу, пока они не исчезли из виду.

— Что это значит? — спросил Бичен, но Тизл только печально улыбнулась и сказала, что не знает.

А небо уже темнело, пора было собираться, и все ждали куда. Выбирать предложили Мэддеру.

— Идем к Фиверфью, — сказал он.

Все поддержали его, и Триффан всячески приветствовал этот выбор, так как знал, что она ждет его и Бичена, поскольку завтра — Середина Лета и все кроты должны будут пойти к Камню.

Пока они взбирались на холм, где располагалось жилище Фиверфью, Мэйуид подошел к Тизл и спросил:

— Удрученная мадам, что ты увидела в исчезновении сорванных Биченом лепестков?

Тизл поежилась:

— В ночь, когда Бичен родился, его прикосновение вернуло мне зрение, но лучше бы мне не видеть и не знать, что показали эти лепестки. Рядом с ним должен быть кто-то. Ему нужны все мы. Никто не способен пойти так далеко, как должен пойти он, но никто так не нуждается в помощи.

— Мадам, мы все рядом с ним, — сказал добрый Мэйуид, и Тизл проследила за его взглядом. Кроты, окружив Бичена и беззаботно смеясь, взбирались вверх по склону.

— Он так молод, — прошептала Тизл, — и по мне, лучше бы Середина Лета не наступала. Но она наступит. А кроты стареют.

— Философствующая мадам, кроты стареют, даже такие смиренные, как мы! И мы медлительны, да, да, да, и мы беспокоимся, да, да, и мы не знаем, что будет. Да?

— Да, — согласилась Тизл.

Мэйуид улыбнулся, и вместе они, как могли, поспешили за остальными.

Глава девятая

Через несколько кротовьих недель после того, как Хенбейн уступила Люцерну и Терцу и согласилась помочь им подготовиться к обряду Середины Лета, Госпожа Слова столкнулась с врагом более опасным и хитрым, чем все когда-либо раньше виденные, — с собственным желанием узнать правду о себе, Слове и о воспитании Люцерна.

Что-то было не так, хотя она не понимала, что именно. Нужны были какие-то действия, но она не понимала, какого рода и к каким это приведет последствиям. Только крот, сам сталкивавшийся с подобными вопросами, может понять ее тогдашнее одиночество.