На исходе февраля

– Да руки что-то разболелись, к врачу надо, может, артрит, – отчаянно соврала Марина и покраснела. Нет, она не была святой, но врать не любила. Это всегда заставляло ее чувствовать себя неловко, казалось, что все окружающие догадываются, о чем она врет. А врать в последнее время ей приходилось непозволительно часто.

Галина тем временем, не слушая слабые возражения Марины, ловко разбинтовала ее опухшие руки (местами бинты промокли и успели присохнуть к ранам, причиняя боль) и уставилась на кровавое месиво, в которое те превратились. Марина сглотнула при виде собственных рук: она и не подозревала, что дело настолько плохо.

– Матерь Божья, – не сдержавшись, ахнула Галина, – это же те дурацкие новые средства, да? Что она тебе дала?

– Ну, я не знаю, я не уверена, вообще мне надо к врачу. – Марина попыталась изъять у Галины бинты, но та сделала шаг назад.

– Ты что, без рук остаться хочешь? – повысив голос, но стараясь говорить шепотом, прошипела она. – Или вообще отравиться? Нимфа наша с ума сошла со своей чистотой, сидела бы в барокамере – там микробов нет, что ж она с людьми творит-то? Ты ей скажи, что больше с этим работать не будешь. Угробишь себя.

– Буду, Галя, буду. – Вздохнув, Марина сделала шаг по направлению к экономке и, забрав у нее бинты, бестолково запихнула их в сумку. – Завтра я приеду в это же время. Хозяйка дала мне возможность чистить ее личные туалеты.

Кофе в тишине попить так и не удалось. Глеб спустился через десять минут после ухода надоедливой прислуги. Ксения только-только прикрыла глаза, цедя сквозь мелкие жемчужные зубки длинный глоток, как супруг вошел в зимний сад, решительно направился к ней, чтобы поцеловать, но в последний момент сменил траекторию, взял с низкого кованого столика свежий журнал (кто в наше время вообще читает журналы?) и присел в кресло напротив жены.

Опустив крошечную изящную чашечку костяного фарфора, Ксения подняла глаза на Глеба и стала похожа на обиженного олененка Бэмби. В последнее время между ними было все больше недосказанности. Все чаще он оставался ночевать на диване в кабинете (чтобы не беспокоить храпом, но она-то все понимала), все сильнее хмурился, получая ежемесячные счета.

– Ксюша. – Прокашлявшись и нервно листнув пару до зевоты скучных страниц делового еженедельника, Глеб отложил журнал в сторону и уставился на жену. Сейчас или никогда.

– Да? – прошелестела Ксения, отставляя в сторону чашку и кладя ногу на ногу, не давая ему сосредоточиться.

– Что это за запах? – Глеб нервно дернул носом и ослабил галстук.

Значит, с самого начала ему не показалось. Аромат растений, зимующих в теплице, перебивал мерзостный смрад, в котором он распознал хлорку и еще какую-то дрянь. Именно он помешал поцеловать жену. Ему показалось, что запах исходит от нее самой.

В последнее время Ксюша просто помешалась на чистоте, заставляя бедных работниц вычищать все до блеска. Доктора говорили, что это часть ее болезни – полного неприятия себя. Вначале была булимия, от которой он ее вылечил. Затем депрессия: Ксюша, весившая сорок восемь килограмм, казалась себе чудовищно толстой, била зеркала и в незадавшейся модельной карьере винила лишний вес. Доктора не справились, пришлось положить ее в клинику. После курса лечения она на некоторое время пришла в себя, впрочем, все так же замещая почти все приемы пищи чашкой кофе, но немного повеселела, и у нее появились другие интересы кроме пищевого дневника.

Ксюша полюбила чистоту. Причем полюбила ее с такой силой и страстью, что ей становилось физически плохо, стоило заметить хотя бы небольшое пятнышко на идеально чистой поверхности или почувствовать посторонний запах. Дом наводнил штат домработниц, но и сама Ксюша тайком, когда она думала, что ее никто не видит, щедро заливала термоядерными средствами все, до чего могла дотянуться, а затем с упоением терла, скребла, скоблила. Он подозревал, что жена и себя моет с дезинфекторами и с удовольствием вымыла бы его, если бы он только позволил. Каждый раз, стоило ему войти в спальню, она робко интересовалась, принимал ли он душ, хотя это было очевидно – каждый вечер он мыл голову и ложился спать с влажными волосами. Вскоре Глеб понял, что жену смущает даже запах чистого тела, и своими наводящими вопросами она дает понять, что просто не принимает его, боится бактерий, которые он переносит, считает недостаточно чистым.

Так как мыться хлоросодержащими препаратами он напрочь отказывался и с трудом сдерживался, чтобы снова не отправить жену на прием к очередному специалисту, то ему приходилось все чаще ночевать в кабинете, где жена не могла учуять его запах.

Ксюша в ответ на столь радикальные меры начала грустить и чахнуть. Это был замкнутый круг, который надо было разорвать, только вот Глеб не знал, с чего начать и как это сделать без помощи психиатров.