Главная особенность летней кампании 1917 года заключалась в том, что Антанта невольно делала все возможное и невозможное для облегчения положения Германии и ее союзников практически на всех театрах военных действий. Конечно, делала это несознательно. По-прежнему в высших кабинетах Парижа, Лондона, Петрограда, а теперь еще и Вашингтона, лелеяли надежды на скорую гибель Германии. Союзные армии наступали и готовились наступать по ранее намеченным планам. Беда в том, что планы эти потеряли всякую согласованность действий. Вместо мощных, одновременных, координируемых ударов проводились какие-то хаотичные, одиночные наступления на разных фронтах, которые германцы успешно отражали, быстро и без труда перебрасывая на угрожаемые участки резервы с других фронтов. В Берлине ликовали. Такого подарка там не ожидали и, как часто бывает, приписывали подобное положение дел гениальным решениям своих политиков и военачальников. Политика действительно стала главным фактором, разрушившим казалось уже выстроенную и четко работающую систему согласованных действий стран Антанты в экономике, а, главное, боевых действиях на полях мировой войны. В это лето политика замутила не одну светлую голову.
Прежде всего, западному истеблишменту предстояло разобраться с Россией. Десятки, сотни неразрешимых вопросов заставляли действовать быстро, жестко и не всегда правильно, справедливо. Проклятый царизм сброшен, торжество демократии налицо. У власти свои люди, готовые на все ради вступления в ряды цивилизованных демократических держав полноправными членами. Вот отсюда начинались сомнения. Конечно, и желательно было бы оставить Россию активным союзником – русское пушечное мясо так необходимо на фронтах. Послы союзников в Петрограде не просили, а нагло требовали от Временного правительства активизировать военные действия и дать гарантии дальнейшей борьбы до победного конца. «Я не могу допустить никакой двусмысленности на счет вашей решимости сохранить ваши союзы и продолжать войну. Мне нужна не надежда, мне нужна уверенность», – распекал как мальчишку русского министра иностранных дел Милюкова французский посол Палеолог.
Но, с другой стороны, западные демократии совсем не хотели видеть Россию полноправным членом и уж совсем не стремились к ее усилению.
Они не только благосклонно приветствовали начавшиеся именно летом сепаратистские движения на окраинах бывшей империи, но и практически помогали им деньгами и делом. Финские, прибалтийские, украинские, закавказские националисты, не говоря уж о поляках, буквально кормились с рук эмиссаров Лондона, Парижа, Вашингтона. Именно летом 1917 года оперились все эти щюцкоры, гетманцы, петлюровцы, дашнаки и пр., пр. Уже тогда западные демократии лелеяли мечту о раздробленной России, сведенной к допетровской Московии.
Антанта, а особенно Лондон, и не думали отдавать русским вожделенные Проливы и Константинополь. А присутствие русских штыков на Ближнем Востоке вообще считалось недопустимым. Поэтому возможный выход России из войны в Лондоне и Париже уже не принимался как большая трагедия. Очень хорошо – одним ртом меньше при дележе будущей добычи. Американцы вполне заменят русских. К тому же свои по крови. Поэтому, требуя от русских «лояльного выполнения своих обязательств», западные демократии начали по сути дела предавать своего не раз спасавшего их союзника. Приведу только один из множества пример: «В апреле 1917 года английский министр иностранных дел Бальфур, французский министр юстиции Вивиани и маршал Жоффр, посланные со специальной миссией в Вашингтон, подписали совместно с американскими представителями секретное соглашение о передаче Румынии 45 тыс. кв. км российской территории в Бессарабии с населением в 3 млн человек. Втягивая в войну Грецию, правящие круги Англии и Франции обещали ей Константинополь и Проливы, которые должны были отойти к царской России. Такова была цена союзных обязательств англо-французских союзников по отношению к России, которую они упрекали в недостаточно твердом выполнении своего союзнического долга». Удивительная наглость!