Взволнованная всеми этим записями в «Белой книге», я имела долгие беседы с одним из тех двух разбойников, которых распяли вместе с Иисусом. Второй-то прямо на кресте уверовал, и в рай прямехонько попал. Так вот этот мой собеседник якобы ничего о том, что участвует в историческом событии, которое войдет в мировую историю, не знал. Иисус был для него обычным, ничем не примечательным осужденным. Когда же выяснилось, что его распяли по соседству от Спасителя, у него в голове что-то перемкнуло. А в аду из него сделали культ. Каждую Великую Пятницу он имеет свои пять минут славы. Концерты в его честь организуют, танцы со звездами, молодые таланты с ним поют, хеппенинги с горящими крестами устраиваются. Он теперь звезда, хотя в жизни был обычным разбойником, к тому же безграмотным. Вообще-то он страшный лгун, хотя и клянется родной матерью, что говорит правду. Как лишнего примет, утверждает, что на самом деле распяли не Христа, а Иуду, тот на него внешне здорово был похож. Вроде как он на своем кресте-то когда висел — имел время присмотреться. И якобы о том же говорит святая Барбара в своем апокрифе. Я им не верю, потому что если бы хоть толика правды в том была — уже весь ад бы гудел и праздновал. Я в глаза ему сказала, что он лжет, а он в ответ только ухмыльнулся. Я его еще спросила, что Иисус перед смертью сказал, — ведь он рядом висел, должен был слышать, а он ответил, снова матерью поклявшись, что в Евангелии верно записано, последними словами Иисуса было: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» И это так прекрасно, так по-человечески — перед смертью усомниться каждый имеет право. Но то, что Он усомнился, подтверждают только Евангелия от Матфея и Марка, а в Евангелии от Луки они заменены на более правильные и политически выверенные. В них Иисус, умирающий на кресте, молвит: «В руки Твои, Господи, предаю дух Мой…» В Евангелии же от Иоанна приводится лишь одно сказанное Им слово: «Свершилось».
Пригвождение преступников к кресту в те времена было в порядке вещей. И потому, что перед смертью они претерпевали ужасные мучения, а еще потому, что распятие должно было наглядно работать в целях профилактики. Потом ту же функцию выполняли другие публичные казни, призванные вообще-то запугать, но вряд ли этой цели когда-либо достигали, что в древности, что потом. Напротив, при таких казнях наступал земной рай для карманников. Во времена Французской революции публичные казни были столь часты, что, случалось, в Париже их совершалось до двенадцати ежедневно. Убийцам гильотиной отрезали голову, ворам — руки, а изменникам Революции мечом протыкали сердце. И даже при таком изобилии поучительных жестокостей на площадях, заполненных народом, крали несметное число кошельков. Демонстрация чужих страданий и публичное наказание за грехи не действуют на очевидцев так, как задумано.
У нас в аду иногда рассказывают о казнях в США. Там со времен Французской революции изменилось не так много, хотя сами американцы о той революции ничего не знают, для них история начинается с момента написания их Конституции, а все, что было до, примерно соответствует эпохе динозавров и первобытных людей. Они когда нашли у себя бутылку девятнадцатого века — тут же поместили ее под стекло в этнографическом музее. А я бы, сыночек, такую бутылку в утиль снесла и не поморщилась, все денежка к денежке.
В Северной Америке любят публичные казни. Там приговоренных сажают на электрический стул, делают им смертельную инъекцию, вешают, травят газом или расстреливают, и обо всем этом потом отчитываются по телевидению. Мы уже с нетерпением здесь, в аду, ожидаем, когда в прайм-тайм по американскому каналу «Fox» покажут, как повешенный, умирая, обсирается. Ведь у каждого умирающего в петле сфинктеры расслабляются и должен произойти неконтролируемый стул. Не от страха — это чистая физиология.
Я, пожалуй, на популярную лекцию «Что чувствовал Бог в Великую Пятницу?» из-за моих убеждений в этот раз не пойду.
Об Иосифе вообще позабыли. Ведь Иисус не был его родным сыном, и эту тему особо-то никто не разрабатывал. Евангелисты это Тебе не протестанты какие, они писали только то, что должно. Цензуру ведь не Ватикан изобрел, цензуру ввели сами творцы Евангелий. Но почему-то и доныне именно это зовется Богословием. Иосиф, скорее всего, очень переживал, потому что любил Иисуса как собственного сына, но он никогда на эту тему не высказывался.