На Двине-Даугаве

— Ну, не так давно в городе только и разговору было, что про них. Ты сам недавно здесь, потому, может, и не слыхал.

— Нет, я слыхал, — ревниво сказал Гриша, — и я видал их! Своими глазами!

Лехович присвистнул протяжно — видно, не поверил.

И Гриша начал торопливо рассказывать про Кейнина, про лютеранскую церковь в Пеньянах — там тоже был бой, в день «лиго»… После боя лесные братья ушли неизвестно куда. И больше их никто не видал.

— Ага, — сказал Сергей Лехович, — значит, последний, кто их видел, это был Шумов Григорий.

Насмешка была явной. Гриша обиделся.

— А знаешь, почему ты их не любишь? — спросил он Леховича. — Ты не любишь лесных братьев потому, что ты богатенький. А они не за богатых, нет. Они за тех, кто нужду терпит.

— Спасибо. Рассудил, — холодновато ответил Лехович. — А с чего ты взял, что я их не люблю?

— Ты сам сколько раз говорил, что твой отец богатый. А богачи — ну, там разные помещики, купцы, — они лесных братьев боятся.

— Дурень ты!

— Не глупей тебя.

Перекоряясь, мальчики незаметно очутились около железнодорожного моста. Длинный — с версту — товарный состав прогремел по его настилу, и чугунные балки долго гудели басовитой струной…

— Ступай один! — окончательно рассердился Гриша на Сергея Леховича. — А я пойду вместе с Вячеславом.

— Ах, и дурень!

— Поумней тебя!

Сергей пожал плечами, подумал, глянул на Гришу. Потом, беспечно посвистывая, помахивая стеком, пошел назад один.

Гриша поглядел ему вслед… Нет, жалеть не стоит; отец-то понимает людей. «С богатым не водись».

Довгелло стоял, глубоко засунув руки в карманы, слегка сгорбившись.

— Холодно тебе, что ли? — сердито спросил Гриша.

— Нет.

— Отчего ж съежился?

— Я не съежился.

Да, с таким, как Довгелло, разговору настоящего не получится. И все-таки не будет Гриша жалеть о Сергее Леховиче, хоть он и третьеклассник и речист за двоих! Пусть он свои разговоры разговаривает со Львом Сапегой или с кем там еще из своей компании.

— Ты почему обозвал давеча семиклассника Дзиконского крючком? — спросил он Вячеслава.

— Д-да ведь всех полицейских так дразнят. И городового и полицмейстера. Ну, а его — из-за отца.

— И жандармов так кличут?

— И жандармов тоже.

— Ты расскажешь мне про лесных братьев все, что знаешь?

— Пойдем ко мне. Расскажу. Ты так и не зашел. А обещал.

— Знаешь, почему я к тебе не зашел? Я сызнова начал перечитывать «Тараса Бульбу». К тебе идти — значит, надо отнести книгу. А мне жалко…

— Ничего. Держи пока что у себя.

— Знаешь что? — с воодушевлением начал снова Гриша. — Такой книги еще не было на свете! И, наверное, не будет больше никогда!

— А ты много книг прочитал?

— Много, — нерешительно ответил Гриша. — Я про богатырей одних сколько книг знаю. Ну, «Тарас» еще лучше. Сравнить нельзя.

…Попав в маленькую, чистенькую и что-то уж очень тихую квартирку из двух комнат, в которой жили Довгелло, Гриша притих.

У матери Вячеслава были такие тревожные глаза на худом лице, что он сразу почувствовал себя виноватым: зачем явился сюда — видно, не вовремя.

Ядвига Осиповна — так звали эту грустную женщину — молча поставила перед мальчиками чай, сухари и сейчас же ушла в другую комнату.

Гриша понемногу огляделся.

Мебель была подстать квартирке: крошечный комод, накрытый зеленой вязаной скатертью, диванчик короче человеческого роста — по-местному «канапка», — круглый столик с никелевой лампой… И всюду бросались в глаза портреты худого брюнета с усиками: они висели на стеках, стояли на комоде в рамочках, склеенных из ракушек.

— Батька твой? — догадался Гриша.

— Мой папа, — тихо ответил Довгелло.

Тягостная застенчивость вдруг сковала Гришу снова, а он этого не любил: насупился, замолчал. Ядвига Осиповна из другой комнаты, конечно, слышала, как он брякнул: «батька».

— Ты что? — обеспокоился Вячеслав.

— Ничего.

Гриша продолжал молчать, глядя себе под ноги. К чаю не притронулся.

— Т-ты почему спросил про Дзиконского?

— Захотел и спросил.

— В все-таки?

— Он мой враг.

— Сын или отец?

— Ну, понятно, сын. Отца я и не знаю совсем.

— Отец Дзиконского… — начал было Довгелло.

Но Гриша перебил:

— А ну их! Ну их обоих — и отца и сына! Ты обещал рассказать мне про лесных братьев.

— Отец Дзиконского сражался против лесных братьев. А они ему правую руку перешибли. Не самую руку, а вот здесь, — Вячеслав показал на свое плечо, — вот здесь, ключицу. И после того рука у него не действует. Они хотели его совсем убить.

— За то, что он полицмейстер?

— Он тогда еще не был полицмейстером. Он был жандармом. Ну, не простым — офицером. Это уж потом, говорят, в награду его назначили полицмейстером.

— Да что ты все про Дзиконского! Рассказывай про лесных братьев!

— Н-ночью собрались лесные братья тайно в том доме за рекой, что я показал тебе. Хочешь, сходим туда завтра… Перейдем через железнодорожный мост — и в Курляндию. Согласен?

— Согласен.