На Диком Западе

Шошоны быстро исполнили его приказание, оттащив горячие поленья в сторону и затоптав огонь ногами. Затем каждый взял свое оружие и, по распоряжению старика, все образовали около палаток круг, чтобы встретить неприятеля, с какой бы стороны он не напал.

После короткого совещания было решено собрать лошадей, привязать их внутри лагеря и затем дождаться наступления дня. Так и сделали.

Охотники наши, внимательно наблюдавшие за всем происходящим в лагере шошонов, по топоту лошадей догадались, что индейцы отложили преследование неприятеля до утра.

— Мы можем идти, — сказал Виннету.

— Да, — согласился Разящая Рука.

— Что касается нас, то мы не будем дожидаться утра. Черный Олень очень скоро узнает, чего мы от него требуем.

С большим трудом взобрались они в глубоком мраке на вершину холма, где Вокадэ стерег пленников.

Длинный Дэви уже снял свое лассо, чтобы, подобно первым двум пленным, привязать к деревьям и Черного Оленя с часовым, но его остановил Разящая Рука.

— Нет, — сказал он, — мы оставим это место, так как я хочу переговорить с вождем. Для этого нужно будет вынуть платок у него изо рта, а если мы это сделаем здесь, Черный Олень, конечно, воспользуется этим, чтобы позвать своих на помощь.

— Брат мой прав, — присоединился к нему апач. — Виннету знает место, где можно совершенно безопасно переговорить с пленными и даже развести костер.

Разящая Рука приказал привязать пленных на лошадей, и вся компания тронулась в путь по следам Виннету, шедшего впереди. Когда они достигли места, о котором говорил Виннету, Разящая Рука попросил спутников оставить его одного с пленным вождем.

С помощью пунка (так называется зажигательный снаряд, употребляемый охотниками прерий) он без труда развел костер из сухих сучьев, наломанных им с деревьев, окружавших со всех сторон поляну.

Шошон лежал на земле и мрачно наблюдал за движениями белого охотника.

Покончив с приготовлениями, Разящая Рука подтащил своего пленника к огню, посадил его и вынул платок у него изо рта. Ни одним взглядом, ни одним движением индеец не показал, что он принимает какое-нибудь участие в происходящем. Разящая Рука сел против него по другую сторону костра и занялся прежде всего рассматриванием своего врага. Последний был чрезвычайно плотного телосложения, одет он был в платье из кожи бизона, но без всяких украшений. Только швы были украшены волосами от скальпов убитых неприятелей. С неподвижным выражением лица он пристально смотрел на огонь, не удостаивая противника ни одним взглядом.

— Токви-Тэй не носит цветов войны, — начал Разящая Рука. — Почему же он напал на мирных людей? — Он не получил на это никакого ответа, даже взгляда. Поэтому он продолжал: — Предводитель шошонов лишился со страху, должно быть, языка: он не отвечает ни одним словом на мой вопрос.

Охотник, по-видимому, хорошо знал, как нужно обращаться с индейцем, по крайней мере пленник бросил на него сердитый взгляд и ответил:

— Токви-Тэй не знает, что такое страх. Он не боится врагов и смерти.

— А между тем можно подумать, что он боится. Храбрый воин, прежде чем перейти к нападению, разрисовывает свое лицо цветами войны. Это честный образ действий, ибо противник тогда, по крайней мере, знает, что ему надо защищаться. Воины же шошонов не были раскрашены, у них были лица мира, а не войны. И тем не менее они напали на белых.

Индеец опустил глаза и угрюмо ответил:

— Черный Олень не был с ними, когда они взяли в плен бледнолицых.

— Это не оправдание. Если бы он был храбрым и честным воином, то он должен был немедленно отпустить пленников, когда их к нему привели.

— Они имели дерзость прийти к Кровавому озеру, они должны умереть.

— Тогда ты тоже умрешь.

— Черный Олень сказал уже тебе, что не боится смерти, он даже желает ее.

— Почему?

— Он попался в плен, он схвачен белым, он похищен из своего собственного вигвама бледнолицым. Он потерял свою честь, он не может жить.

Эти слова он произнес медленно и монотонно, не дрогнув ни одним мускулом, и тем не менее в каждом слове его слышалось горе, граничащее с отчаянием.

— Токви-Тэй действительно заслужил свою участь, но я готов возвратить ему свободу, если он прикажет своим отпустить обоих бледнолицых.

— Токви-Тэй не может жить. Он желает умереть.

— Но ты умрешь без всякой пользы. Несмотря на твою смерть, я освобожу пленных из рук твоих воинов.

— Попробуй! Если Токви-Тэй умрет, то жив еще Мог-Ав, его единственный сын, гордость его души, который отомстит за него.

Едва он произнес эти слова, как в кустах что-то зашелестело, и из-за деревьев вышел Мартин Бауман. Он нагнулся к Разящей Руке и прошептал ему на ухо:

— Виннету прислал меня сказать вам, что пленный часовой не кто иной, как сын вождя.

Известие это оказалось чрезвычайно на руку охотнику. Он отвечал также тихо:

— Пусть Длинный Дэви немедленно принесет его сюда.