На Дальнем Западе

— Я велел им всем прийти сюда, чтобы представиться вашему сиятельству. — С этими словами мексиканец встал, отворил дверь в сени и впустил толпу людей, которые с поклоном остановились перед графом.

Тут были люди всевозможных национальностей; двое английских матросов, которые, как и угадал граф, были сильно под хмельком; несколько испанцев, шведов, итальянцев и мексиканцев. Между ними особенно выделялся один датчанин, геркулесовского телосложения, уже довольно пожилой и с отталкивающей физиономией, в котором с первого взгляда можно было угадать моряка, если не морского разбойника. Рукой он все время держался за рукоятку маленького кинжала, заткнутого за кожаным поясом.

Несколько в стороне от толпы стояли еще двое людей. Один был молодой человек, лет двадцати, в поношенном но чистом сюртуке, застегнутом доверху; лицо его, носившее отпечаток благородства, было бледно и худо, как бы после долгой болезни или нужды, в глазах виднелась тяжелая печаль.

Человек, стоявший рядом с ним, резко отличался от него. Он был по крайней мере вдвое старше, судя по изборожденному морщинами, обожженному от ветра лицу и густой белой бороде. Поверх кожаной индейской рубашки, составлявшей вместе с кожаными штиблетами его костюм, висел на шнурке серебряный крест — редкое украшение у трапперов — длиною в три дюйма. Вооружение его состояло из длинного ружья, на дуло которого он опирался, ягдташа, сумки для пуль, рога для пороха и ножа, заткнутого за поясом.

Окинув взором толпу, граф в течение нескольких секунд с видимым удовольствием смотрел на обоих людей, в которых он угадал прусского офицера и Крестоносца; потом он подошел ближе и сказал:

— Итак, вы хотите присоединиться к экспедиции в Сонору и вам уже известны условия. Первое и самое главное — это безусловное подчинение моим приказаниям. Согласно договору, вы присоединяетесь ко мне и к моему предприятию на год. Задаток — 40 долларов, ежемесячное жалованье — 4 дублона. Кроме того, пятая часть всего золота, которое мы найдем или добудем, разделяется поровну между отрядом.

— Хорошо, или, лучше сказать, довольно плохо, — произнес грубый моряк, когда граф замолчал, — а кто нам поручится, что и это немногое не будет уменьшено или вообще достанется нам?

— Порукой в том слово графа Сент-Альбана, — гордо возразил граф.

— Карай! — сказал моряк с усмешкой. — Этого мне мало. Самое лучшее — это глядеть в оба и держать кулак наготове, чтобы сохранить свои права.

Граф сделал шаг вперед и сказал, по-видимому, без всякого раздражения:

— Как вас зовут?

— Ну, — проворчал корсар, — мое имя довольно хорошо известно, чтобы избавить меня от всякой неприятности. Меня зовут Черная Акула.

— Морской разбойник, заслуживший такую дурную славу?

— Да, если вам угодно знать. Всякий добывает свой хлеб, как умеет, и так как мой корабль погиб, то я хочу попытать счастья на суше. Но я вам вперед говорю, господин граф, что Черный Пират не станет подчиняться всякому вашему капризу,

Граф понял, что необузданность этого человека повредит его авторитету в глазах других, если останется ненаказанною, и решился поступить сообразно с этим.

— Ну, любезнейший, — сказал он холодно, — теперь я вас знаю и постараюсь обеспечить себе повиновение с вашей стороны, если только еще позволю вам присоединиться к экспедиции. Во всяком случае, я вам даю добрый совет никогда больше не выражать сомнений в честности графа Сент-Альбана, иначе…

— Что иначе? — нахально перебил корсар.

— Иначе с вами каждый раз будет случаться то же, что сейчас. — При этих словах кулак графа с такою силою поразил разбойника в лоб, что тот грохнулся навзничь. Заревев, как раненый буйвол, он вскочил, выхватил кинжал и бросился на безоружного графа.

Гибель последнего казалась неизбежной; общий крик ужаса огласил комнату; но разбойник пользовался такою ужасною славой, что, несмотря на гибель его корабля и банды, несмотря на то, что он сам теперь скрывался в Сан-Франциско от преследования, никто не смел подступиться к нему.

Только молодой пруссак бросился между двумя противниками, чтобы отвести удар пирата, но в ту же минуту был устранен рукою графа, который очутился лицом к лицу с разъяренным разбойником. В то же время зрители увидели, что правая рука графа, оцарапанная острием кинжала, схватила руку разбойника немного выше кисти.

Последовавшая затем сцена была столь же ужасна, как и поразительна. Ни одна черта не изменилась в лице графа, ни малейшего движения его руки не было заметно, а между тем атлетическое тело корсара изгибалось подобно змее, силясь освободиться от руки графа. Лицо разбойника побагровело, пена выступила на его губах, стоны его становились все сильнее и сильнее, и наконец этот сильный человек, отказавший в пощаде, быть может, не одной сотне жертв, упал на колени и простонал:

— Пощадите!

Граф выпустил его руку и оттолкнул его.

— Я заплачу за твое лечение. Когда ты поправишься, заяви моему секретарю о твоем желании присоединиться к экспедиции; я даю свое позволение.