Мыслящий тростник

— Слышите, нет ни одного удачного плана, ни одного! — продолжал он наступать, сам восхищаясь своей наглостью, потому что явно произвел впечатление на мадемуазель Ангульван.

— Я и не знала, — сказала она, — что вы так сильны в области кино.

— Пятнадцать лет я руководил киноклубом, это что-нибудь да значит, — заявил он, опьянев от бахвальства.

Его ненависть к мадемуазель Ангульван улетучилась, поскольку он сумел ее морально уничтожить. Великодушие к побежденным. И он стал с ней любезней. Выпив кофе, его коллега ушел. Марсиаль предложил своей секретарше сигарету и улыбнулся при этом самой обольстительной улыбкой.

— Так вы, значит, и не подозревали, что я кое-что во всем этом смыслю и могу доказать свою точку зрения?

— Честно говоря, нет. Вы меня удивили. Но не переубедили.

— Если бы мы с вами каждый день обсуждали такого рода вещи, я помог бы вам выработать верный вкус.

— У вас безумное самомнение, мсье Англад!

— У вас тоже, хотя и в другом плане, но оно не подкрепляется убедительной аргументацией. Вас ничего не стоит сбить с толку.

— Может быть, я просто менее резка, чем вы.

— Полагаю, вы вращаетесь только в кругу своих сверстников?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что в том, что вы говорите, я слышу знакомые мне формулировки — они в ходу и у моих детей. Вы просто повторяете то, что говорят вокруг вас, что пишут в газетах и т. д. и т. п. Вы падки только на то, что модно. Да тут и нет ничего удивительного, — добавил он с грубоватой насмешкой. — С вашей-то фамилией! Ангульван[15] — это ведь целая жизненная программа.

— Короче, я жалкий продукт потребительского общества, лишенный индивидуальности.

— Я не вынуждал вас это говорить.

Она оперлась локтем о стол, уткнув подбородок в ладонь левой руки, а в правой держала сигарету, на губах ее блуждала усмешка, она прищурилась и глядела на Марсиаля веселым глазом, явно забавляясь.

— А что я, по-вашему, должна делать, чтобы обрести эту индивидуальность?

«Ну вот, пошла крупная игра, — подумал он. — Я ее загарпунил». Он ощущал в себе силу сверхчеловека. Ах, он уже немолод? Ах, он смертен? Что ж, Посмотрите, каковы бывают иные старикашки…

— Взять себе в любовники зрелого, знающего жизнь человека.

— Вас, к примеру?

— Могли бы напасть и на худшего, — сказал он и улыбнулся той улыбкой, про которую говорили, что она неотразима.

— Не разрешите ли вы мне иметь свое мнение и по этому вопросу?

— А ну, признайтесь, — сказал он добродушно, — признайтесь, что я вам нравлюсь. — И ему вдруг показалось, что он — соблазнитель из американского фильма, чье кажущееся самодовольство (они ломятся напролом!) — лишь игра, юмористический прием.

— И не подумаю в этом признаваться!

(Да-да, она тоже видела себя как бы на экране: красивая секретарша, холеная, настоящий предмет роскоши, прекрасно владеющая собой, способная поставить на место чересчур предприимчивого босса. Аналогия была настолько навязчивой, что они даже говорили теперь, как говорят герои американского фильма, дублированного на французский…)

— Вот уже полгода, как мы флиртуем.

— Вернее, как вы пытаетесь флиртовать. Кстати, это выражение сразу выдает ваш возраст.

— А что, молодые его уже не употребляют?

— Нет, уже давным-давно.

— А как же говорят?

— Да никак. Просто не испытывают потребности называть то, что само собой разумеется. Когда друг другу нравишься, ходишь всюду вместе и живешь вместе, вот и все.

— Почему вы не смеете сказать и «спишь вместе».

— Смею! И «спишь вместе». Вот вам. Удовлетворены?

— А… много мальчиков вам уже нравилось?

— Этот вопрос не имеет отношения к работе. Я не обязана на него отвечать.

— Но мы же можем поболтать как приятели.

— Мы не приятели, мсье Англад, я ваша секретарша.

— А вне службы?

— А вне службы мы с вами просто знакомые, но не приятели.

— Из-за разницы в возрасте?

— Нет. У меня есть приятели примерно вашего возраста.

— А из-за чего в таком случае? Хотелось бы знать.

Она очертила сигаретой небольшой круг в воздухе.

— Это так, и все. Слишком долго объяснять. — И она вызывающе рассмеялась.

Он тут же снова ее возненавидел. Если она надеется одержать верх, то ошибается.

— Послушать вас, можно подумать, что вы считаете себя существом исключительным и дарите свою дружбу с большим разбором.

— В первом вы ошибаетесь, а во втором правы.

Ему захотелось оскорбить ее грубым словом, как булыжником разбить фасад ее надутой претенциозности.

— Не всегда вы будете такой разборчивой…

— Возможно, но пока я еще могу выбирать.

Она привстала, собираясь уходить.

— Вы из тех женщин, которые почему-то считают, что их женственность — бесценное сокровище… А ведь никаких особых оснований у вас для этого нет, — добавил он, растягивая слова. — Вы что, думаете, у вас это самое из чистого золота?

Мадемуазель Ангульван рухнула на стул и широко открытыми от ужаса глазами уставилась на Марсиаля.

— Мсье Англад! — воскликнула она глухим голосом. — Ох!..