Мыслями в Джорджии

Меня ожидало разочарование. Да, между страницами кое-что лежало — засохшие полевые цветы, сорванные давным-давно. Изучив каждый цветок, я снова пролистал Библию, а затем с тяжелым вздохом оттолкнул ее от себя.

Теперь за книгу взялся Билл.

— Есть еще одна возможность. Если у них в семье царили такие же порядки, как в моей… — Он открыл последний форзац. На плотной желтоватой бумаге было изображено разноцветными, наполовину выцветшими чернилами фамильное древо Дервентов.

Мы с Биллом изучили каждое имя и сделали копию с рисунка. Энни и Джим охотно нам помогали.

Впрочем, нас снова ожидало разочарование. Имена ровным счетом ничего никому не говорили. Единственное, что нам удалось установить — Люк и Луиза были братом и сестрой по отцу. Даты жизни на рисунке не обозначались, на Люке и Луизе древо обрывалось.

Похоже, мы зашли в тупик. Энни наконец принесла десерт. Потом мы надежно упаковали рисунки, чтобы их не промочило дождем, и двинулись обратно в Малый Дом, пообещав Энни быть к завтраку.

Какое-то время мы шагали молча. Неожиданно Билл произнес:

— Извини, но я тоже заметил, что Луиза похожа на Эйлин.

— Все дело в выражении лица, — отозвался я. — Этот подбородок, эти глаза… Случайность, не более. Такое бывает довольно часто.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело…

— Со мной все в порядке.

— Вот и отлично. — Билл облегченно вздохнул. — Я просто хотел убедиться…

— Со мной все в порядке.

Ну да, если не считать того, что где-то месяц назад старый приятель спросил, руководствуясь, естественно, наилучшими побуждениями: «Эйлин была для тебя всем в жизни?»

И мое сердце ухнуло вниз и застыло глыбой льда.

Когда мы достигли цели, я сослался на усталость и лег в постель. Мы изрядно нагрузились крепким домашним пивом, поэтому я надеялся, что засну, едва голова коснется подушки. Но если призрак явился, избавиться от него не так-то просто.

Я вспоминал Эйлин и счастливые дни, проведенные вместе, а на мои воспоминания накладывались образы Дервентов. Даже во сне я испытывал печаль. Вдобавок, вернулось осознание того, что я бессилен что-либо изменить, что главное в моей жизни уже свершилось и исправить что-либо невозможно.

* * *

Я проснулся задолго до рассвета — сказывалась разница в часовых поясах.

Билл еще спал. Я зажег две масляные лампы, пододвинул к себе все три книги и принялся читать, вознамерившись одолеть материал к тому моменту, когда мы пойдем в Большой Дом завтракать. Однако дело продвигалось туго. Чтобы восстановить в памяти прочитанное накануне, пришлось пролистать несколько страниц назад.

Весной 1855 года аналитическая машина была построена и работала. Я стал искать какие-либо подробности. Честно говоря, Люк Дервент начал меня раздражать. Вместо того чтобы рассказывать о достижениях Луизы, он, сделав паузу в четыре месяца, решил похвастаться своими успехами.

«21 сентября 1855 года. Слава Всевышнему! Молю тебя, Боже, избавь меня впредь от сомнений. Мы с Л. неоднократно говорили о том, почему приехали сюда. Нет, не жалели, просто хотели установить, что нами двигало — личные интересы или нечто другое. Теперь очевидно, что нас вела рука Провидения.

Вчера я вернулся с острова Маккуари. Они там! Я видел их, «людей, которые любят холод», как выражаются туземцы. Для них на острове слишком жарко чуть ли не весь год, за исключением зимы, которая в Южном полушарии длится с мая по август; поэтому, когда мы пристали к берегу, они как раз готовились покинуть Маккуари и отправиться туда, где климат благоприятнее.

Туземцы называют их «людьми», и я поступаю точно так же, ибо они, ни в малейшей степени не напоминая обликом человека, несомненно разумны. С дикарями они общаются при помощи устройства, которое переносят с места на место. У них замечательные инструменты, благодаря которым можно смастерить все, что угодно. Если верить туземцам, «холодные люди» прибыли «очень, очень издалека», что, в принципе, может означать «из-за моря» (признаться, я не очень в это верю).