Мысли широко

Мать срочно обратилась в клинику Хопкинса, и мы снова обследовали маленькую Буа. Ужасное вернулось, образуя но-вые каналы аномальных сосудов. «Сделаем все, что сможем», — сказал я встревоженной матери. Она не стала много говорить, но облегчение на ее лице сказа-ло мне, как сильно она боялась услышать от меня: «Мне очень жаль, но мы больше ничего не можем сделать». В общей сложности мы сделали Буа четыре операции, все они были направлены на блокировку больных сосудов. Во время последней операции я добрался до самого крупного ка-нала, который надо было «заклеить». Выйдя взглянуть, как там миссис Тхомья, я сказал ей: «Мы не можем быть уверены, но похоже, что на этот раз мы победим». Миссис Тхомья терпеливо оставалась в больнице рядом с дочерью в течение суток, посвящая каждую минуту своему ребенку. Несмотря на крайнюю усталость, которая читалась в ее глазах, она улыбнулась. И прошептала: «Спасибо». В соответствии с обычной схемой лечения Буа отправилась в бокс интенсивной терапии. Лишь через несколько часов у Буа случился приступ, за которым последовал другой, а затем еще и еще. Некоторое время у нее сохранялось кислородное голо-дание. После такой серии приступов Буа уже не восстановилась. Она была жива, но всего лишь тихо лежала и водила глазами. Для всей клиники это стало одним из печальных поражений. Мы были подавлены несколько дней. Я решился рассказать эту историю ради матери Буа. За мно-гие годы я встречал очень и очень посвященных родителей, но ни один не сравнится с этой женщиной. Мать не отходила от ребенка на протяжении всего испытания. Она отдала дочери все самое лучшее — всю себя. Превосходя то, что мы называем явным посвящением, она установила какое-то подсознательное единство с маленькой Буа, чего я больше никогда не видел ни в одном родителе. Миссис Тхомья досконально знала свою дочь. Это

невозможно понять даже приблизительно. Словно у них была внутренняя мистическая связь. Например, она точно знала, когда у ее девочки должна была открыться рвота, когда она чувствовала себя хорошо, а когда плохо. Когда миссис Тхомья привезла дочь в Америку во второй раз, Буа жила в больнице шесть месяцев. Мать все время оставалась у ее постели. «Это мой ребенок», — говорила она твер-до. Для нее это было тем самым единственным мотивом, которого было достаточно. Они были из Таиланда и не имели медицинской страховки в США. Это означало, что они оплачивали огромные счета из собственного кармана. Семья Тхомья была состоятельной, пока у Буа не начались проблемы. Они стали бедняками к тому времени, когда ее лечение было окончено. Несмотря на это, миссис Тхомья отказывалась сдаваться. И ее муж, и она сама были готовы потратить все свои сбережения ради ребенка. Что касается посвященности, не думаю, что когда-либо ви-дел менее эгоистичную или более внимательную мать. Она находилась вдали от мужа, вдали от остальных своих детей и своего большого дома. Однажды она сказала о других своих детях, по которым сильно скучала: «У них есть отец, дедушки и бабушки. У Буа здесь нет никого, кроме меня. Я должна быть с ней». Месяц за месяцем, что бы ни потребовалось, миссис Тхомья делала все без малейшего колебания или жалобы. Я чувствовал глубокую боль за эту женщину и ее семью, видя, что их средства заканчиваются. Много раз я думал о том, как бы хотелось поддержать их финансово. Хотя и я помогал им сколько мог, и больница оплатила некоторые расходы, стоимость жизни в Америке, дорогое обору-дование, лекарства и операционные материалы сделали окончательный счет астрономическим. Но, снова и снова повторю, любовь миссис Тхомья к своему ребенку — ребенку, который скорее всего не выживет, а если выживет, будет очень сущест-венно отставать в развитии, — никогда не ослабевала.