Мысли под дождём

— У, дурёха! — угрюмо выбранилась дёрнувшаяся. — Видали? Даже и близко не подпустила…

— Хорошо ты её, видать, достала, — с уважением заметил тот, что изгнан был сутулым пенсионером. — Интересно, чем?

— Чем-чем!.. — вспылила светлая мысль (судя по всему, женская). — Ты, говорю, дура! Страдалица, блин! Поди да гульни в ответку! Нет, терпит…

Незаметно стемнело. Включилась лампа с датчиком движения. Теперь, стоило очередному возвращающемуся домой жильцу приблизиться к подъезду, она вспыхивала, воспламеняя влажный воздух — и под козырьком ослепительно вздувался в сумерках огромный прозрачный пузырь. Потом лязгала дверь и сияние спустя некоторое время опадало.

Впрочем, тем, кто таился на исподе бетонной плиты, было всё равно — они и в кромешной темноте чувствовали себя вполне уверенно. Мало того, лампа, как ни странно, помогала им остаться незамеченными, ибо на свету они словно бы выцветали чуть ли не до полного исчезновения.

Отряхивая влагу с плащика, под навес проник сухощавый строго одетый мужчина. Одной рукой он складывал зонт, в другой у него был сотик.

— Ничего не могу гарантировать, — устало говорил он кому-то. — Сделаем всё от нас зависящее, но гарантировать ничего не могу. Он имени своего не помнит, попробуйте понять! Полная амнезия… Да, конечно, конечно… Завтра к двум часам…

— А что, господа диссиденты?.. — подал голос новичок, дождавшись, пока жилец (судя по всему, врач) исчезнет за дверью. — Чем не вариант? Узнать, в которой психушке лежит этот… с амнезией… и всем табором к нему заселиться — под черепушку. Представляете, какой там простор, если он даже имя своё забыл!..

— Ага, простор… — немедленно заворчал один из старожилов. — Все тут же перелаемся, перессоримся… То он тихим был, а то буйным станет! Не дай бог из окна выкинется…

— …чем внушили потерпевшему идею, несовместимую с жизнью… — с удовольствием проговорил, как процитировал, балагур-новичок. — Да нет, не выкинется. Там наверняка решётки на окнах...

— Нет у вас, мужиков, ничего святого! — с горечью обличила циника полупрозрачная блондинистая тень.

— Нашла мужиков! Мы, между прочим, мысли…

— Мужские!

— Во-во!.. — усмехнулся тёмный неопрятный сгусток из глубокой выбоины в бетоне. — Ещё феминисток нам тут недоставало...

Остальные несколько оторопели, поскольку кроме мата ничего другого от грубияна услышать не ожидали. А он, гляди, какие слова знает! Хотя... Кто ещё способен изгнать из головы матерную мысль? Только интеллигент.

— Ничего я не феминистка — это он кобель! — опомнившись, вскипела тень-блондинка. — Главное, врёт, врёт!.. На совещании он был! А то сериалов никто не смотрит! Знаем мы эти совещания...

— Простите… — обеспокоенно вмешался некто до сей поры молчавший. — А с поличным его хоть раз ловили?

— Да какое там с поличным! Крутится, как ужака на вилах…

— Так может быть…

— Не может!

— Я ведь не зря спрашиваю, — чуть ли не заискивающе снова обратился он к мысли женского пола. — Меня ведь за что выставили-то… Человек честным хочет быть! А не выходит! Завёл любовницу — теперь страдает, поедом себя ест…

— Когнитивный диссонанс это называется, — ехидно вставил интеллигент-матерщинник, но услышан не был.

— Я ему и говорю... — взволнованно продолжал молчаливый. Собственно, уже не молчаливый — разговорчивый. — А ты, говорю, признайся ей во всём! Если любит — простит…

Запала тишина. Надолго.

— Ты что, дурак? — вырвалось у представительницы прекрасной половины мыслей.

Остальные тоже зашумели:

— Ну ты даёшь!

— Бабу-то хоть пожалей…

— Которую?

— Да обеих!

— Правильно он тебя выпер!

Подчиняясь датчику движения, вспыхивал и гас светильник, однако на возвращающихся со службы жильцов никто уже внимания не обращал. Не до того было.

— Значит, вы полагаете… — в сомнении пробормотал виновник смуты. — Признаваться… не надо?..

— Сиди и не рыпайся! — велели ему. — Правдолюбец хренов! Лучше уж под козырьком бомжевать, чем так!.. Сломаешь жизнь и той и другой... и ходоку своему…

— Даже если без штанов поймали, — буйствовала блондинка, — стой на своём! Нет — и точка! Ничего не было! Не так всё поняла!..

— Но вы же сами только что говорили…

— Да мало ли что я говорила!

— Всё-таки мысль… — покряхтев, добавил комочек, изгнанный за сомнения относительно прожитой жизни. — Мысль… она должна какую-то ответственность иметь…

— Да какие мы, к чёрту, мысли! — уныло отозвался матерный пришелец из интеллигентских извилин. — Так, помыслы... умыслы... А вот знавал я одну настоящую мысль… Это — да! Эту не выставят. Эту беречь будут…

— Ну-ну? — заинтересовались вокруг. — И о чём она?

— Да я как-то не шибко вник… Что-то насчёт тетраподизации кистепёрых…

— Ой… — забоялся кто-то, и все опять примолкли.

Близилась полночь. Дождик поутих, во всяком случае, под фонарями ничего уже не мерцало, в доме напротив погасло одно окно, другое. Те, кому завтра предстояло подняться пораньше, ложились спать.

Тёмный сгусток ментальной энергии выбрался из выбоины в бетоне (место его было тут же занято дамой) и выплыл из-под навеса.

— Ну всё… — сообщил он, снова заглянув под плиту. — Мой вроде отбился. Пойду… Всем спокойной ночи!