Вышеизложенное представляет собой лишь краткое описание моих детских сновидений. На самом деле событийный ряд в них был гораздо насыщеннее. Следует отметить, что ни до того, ни после подобного рода сны мне не снились (обычно мои сны не перегружены событиями; последние к тому же в большинстве своем сводятся к вариациям дневных впечатлений и не отличаются внутренней логикой). Вообще, я был вполне нормальным ребенком, не достигшим «трудного» подросткового возраста и не обремененным серьезными психологическими проблемами. Моя реакция на увиденное во сне тоже была по-детски «нормальной». Я далеко не все из увиденного смог осознать. Главное, что я тогда уяснил, — это то, что смерть не является окончательным пределом существования. Помню, что, впечатлившись этим, я довольно долго пребывал в радостном, приподнятом настроении. Кроме того, на меня сильное впечатление произвели яркость и реалистичность пережитого в сновидении — настолько, что обычная жизнь мне какое-то время казалась пресной и блеклой, почти ненастоящей. О своем сне я никому не рассказывал. Во-первых, потому, что не представлял, как все это можно передать словами; во-вторых — потому, что чувствовал себя обладателем тайны, личного секрета, что придавало мне некоторую «взрослую» значительность в собственных глазах.
Позднее у меня, естественно, возникла потребность как-то осмыслить свой опыт, найти ему рациональное объяснение. При этом попытки официальной науки втиснуть все истории подобного рода в прокрустово ложе своих догматических представлений никогда не казались мне убедительными. То, что открылось мне во сне, было слишком достоверным, внутренне согласованным, далеким от повседневной жизни, чтобы я мог все это свести к простым физиологическим причинам.
Какие объяснения может дать наука в моем конкретном случае или, шире, применительно к религиозно-мистическому опыту вообще? Религиозные переживания пытаются увязать с аномальной активностью височных долей мозга, что якобы подтверждается экспериментально. На самом деле, подвергая височные доли стимуляции, удается лишь вызвать у некоторых испытуемых экзальтированные эмоциональные состояния «мистического» толка, допускающие — при соответствующей предрасположенности испытуемых — религиозные интерпретации. Крайне маловероятно, чтобы подобным путем могли возникать четкие религиозные образы и сложные ощущения религиозного свойства, причем у довольно многих и разных по своему психотипу людей, не проявляющих в обычной жизни признаков мозговой патологии.
Более правдоподобным кажется истолкование религиозных видений у «продвинутых» адептов различных конфессий как галлюцинаций, вызванных длительным специфическим мысленным настроем на фоне интенсивных телесных практик. При этом нередко проводятся параллели с галлюцинациями вследствие приема психотропных препаратов. Вероятно, определенный процент случаев религиозного опыта действительно может иметь такое объяснение. Тем не менее есть принципиальная разница между видéнием, предположим, Боба Марли, приглашающего в тайный мир, скрытый за рисунком на обоях, и — с другой стороны — видéнием «световидного» воплощения божественной любви. В последнем случае мозг должен проявить чудеса изобретательности, чтобы произвести то, что выходит за рамки его прежних восприятий.
Также представляются несостоятельными попытки объяснить явления околосмертного опыта наподобие тех, что упоминаются в известной книге Рэймонда Моуди «Жизнь после жизни», кислородным голоданием мозга. В описаниях опыта клинической смерти, как правило, речь идет о достаточно
Отдельно стоит отметить стремление эволюционистов найти в околосмертных видениях природную целесообразность. По их мнению выходит, что сердобольная природа спешит «навеять сон золотой» на умирающих, дабы облегчить их уход в небытие. Интересно, как могло бы закрепиться такое «эволюционное преимущество» — неужели через механизм наследования, который, видимо, способен действовать и по ту сторону смерти? Кроме того, столь разумная гуманность со стороны бездушной природы сама по себе вызывает вопросы и требует отдельного объяснения.