Мысли и воспоминания. Том II

Прошу извинить за запоздание с ответом. За последние две недели я испытывал большое затруднение при писании от руки, нечто вроде судорог, которые еще мешают писать, как вы увидите по почерку. Но я не хотел, однако, прибегать к чужой помощи, чтобы написать вам».

«Лондон, 25 февр. 1877.

Дорогой князь,

Я был чрезвычайно глубоко тронут вашим ласковым письмом, — только, право, я испытываю угрызения совести при мысли о труде, которого вам стоило написать его, и о драгоценном времени (когда это такое время, как ваше), которое вы на него затратили!

Это письмо останется одним из лучших воспоминаний моей политической деятельности, и я завещаю его моему сыну.

Вследствие отсутствия из Берлина и Петербурга в течение года мною овладело сомнение.

Я думал, что то, что существовало, — уже более не существует. Вы убеждаете меня в противном. Я рад этому как русский человек, рад от всего сердца.

Если бы я не встретил в вашем лице, дорогой князь, человека, который неизменен в своей политике и в благоволении к своим друзьям, то я тотчас же продал бы свои русские акции, подобно тому как вы хотели это сделать три года тому назад, потому что были обо мне слишком высокого мнения.

Я переписал несколько отрывков из вашего письма и послал их моему императору. Я знаю, что он с удовольствием их

прочитает. Каждый раз, когда он находился в непосредственном контакте с вами, это давало хорошие и полезные результаты; а ведь прочесть то, что вы пишете человеку, которого удостаиваете называть своим другом,это для императора равносильно тому, как если бы он находился в непосредственных отношениях с вами.

Нет надобности добавлять, что я опустил все, касавшееся Горчакова, так как я рассматривал ваши намеки на его счет как доказательство доверия к моей скромности.

Как ни плохо я осведомлен (и не без основания) о том, чего хотят в Петербурге, все же отсрочка и разоружение представляются мне вероятными.

Мир с Сербией и Черногорией, как говорят, будет заключен²⁵. Великий визирь²⁶ обратился с письмами к Деказу и Дерби, в которых заявляет, что султан²⁷ обещает добровольно осуществить все реформы, которые требовала конференция²⁸. Европа потребует от нас предоставить Турции время [для этого]. Можно ли считать такой момент благоприятным для того, чтобы объявить войну и еще больше лишиться расположения Европы?

Мои частные дела настоятельно требуют моего присутствия в России. Как только у нас будет принято решение в том или ином смысле, я рассчитываю взять непродолжительный отпуск. Я надеюсь, дорогой князь, что вы позволите мне повидать вас, когда я буду проезжать через Берлин,—я чрезвычайно этого хочу.

Извините за длинное письмо, но по крайне мере оно не требует у вас ни одного слова ответа.

Еще раз примите, дорогой князь, мою горячую благодарность за вашу «Kindness» [любезность] и за ваше письмо, против которого у меня есть только одно возражение относительно манеры, с которой вы, к сожалению, говорите о вашем здоровье. Я уверен, что господь поддержит вас, как он оберегает все, что полезно для миллионов людей и для сохранности значительных и обширных интересов.

Будьте уверены, дорогой князь, что вы всегда найдете в моем лице более чем поклонника, каких у вас достаточно много и без меня, короче говоря: человека, который к вам искренне привязан и предан вам от всего сердца.

Шувалов»⁴⁰.

Еще до конгресса граф Шувалов затронул и прямо поставил вопрос о русско-германском оборонительном и наступательном союзе. Я откровенно обсуждал с ним затруднения и перспективы союза для нас и прежде всего выбора между Австрией и Россией в случае, если тройственный союз восточных держав сказался бы непрочным. В споре он, между прочим, сказал: «Vous avez le cauchemar des coalitions» [«У вас кошмар коали-ций»‘;на что я ответил «necessairement»[«поневоле»].Самьш верным средством против этого он считал прочный, непоколебимый союз с Россией, так как с исключением этой державы из коалиции наших противников никакая комбинация, угрожающая нашему существованию, невозможна.