Мысли и сердце

Рак - это страшно. Выпал тебе жребий - берегись. Не совсем так, утрирую, но в нашей, грудной хирургии - почти верно. Не будем об этом. Все-таки есть, живут. Искусство хирурга - удалить легкое, если опухоль еще оставила такую возможность. Это в общем не так трудно. Душещипательные моменты редки. Потом, правда, бывают неприятности - сердечная слабость, почки, инфекция. Но не часто, если не оперировать очень слабых и старых.

– Семен Иванович, были нагноения за прошлую неделю?

– Нет, не было.

– Точно?

– Да у одного было немножко. В двух швах.

Тоже оптимист. Всегда чуть-чуть прибавит. Не настолько, чтобы можно ругаться.

Последний больной, которого я ждал, - Козанюк Степан Афанасьевич. Пятый больной с клапаном, шесть недель тому назад. Положительный мужчина, сорок один год. Отец семейства. Упросил: «Помогите детей поднять». Рассказал: пенсия маленькая, он не помогает, а разоряет семью. Жена из сил выбилась, работает, трое ребят. «Или я ее освобожу, или будет лучше». Я долго колебался, уж очень был тяжелый. Готовили три месяца. Потом решились. Были всякие осложнения: кровотечение, сердечная слабость. Три дня - на искусственном дыхании. Мужественный человек.

– Как, Михаил Иванович, теперь уже можно надеяться?

– Да, друг, можно. Разве сам не чувствуешь?

– Когда аппарат-то, дыхание-то мне подключили, я уже думал - крышка. Меж больными плохая слава идет об этом аппарате.

– Глупости. Конечно, не от хорошей жизни его подключают, но все-таки половину больных спасли с его помощью. Вот!

Слушаю ему сердце. Смотрю свежий снимок, анализы.

– Можно, Степан Афанасьевич, ходить. Помалу.

Все, обход закончен.

Выходим в коридор. Час дня. Закурить.

– Петр Александрович, получите список операций. Удивительно, никто не отменился. Идите на прием.

– Мария Васильевна уже ушла, и наши ребята тоже. Мы вам оставим сомнительных и трудных, в которых не разберемся.

В коридоре перед дверью сидят посетители. С опаской поглядываю на них - родственники, другие с письмами. Нельзя отказывать.

Кабинет. Так приятно сесть в кресло и выкурить сигарету. Даже голова немного закружилась. Почему-то устает спина от этих обходов.

В общем неплохо.

Нужно идти смотреть Юлю. Анализы, наверное, готовы. Все-таки это не кровотечение. Слишком уж благополучно с давлением. А впрочем, все может быть. Анализы и рентген решат.

И этот больной с отеком легких опасный. Но тоже должен обойтись без операции.

Валя. Вот что самое главное. Наверное, матери сказали. Сердце уже у нее сжалось. Представляю Леночку. Кошмар! И некуда деться. Камера нужна. И для этого - с отеком легких - тоже. Вале придется без камеры. Не будем заранее загадывать.

Покурил и хватит. Третья часть программы - посетители. Терпение. Подставляю стул. Открываю дверь.

– Заходите, пожалуйста, по очереди.

Прием, как у большого начальника. Не хватает двойных дверей с войлоком.. Входит ловкий человек.

– Михаил Иванович, извините, пожалуйста, но мы так много о вас слышали… Вот вам письмо от профессора…

Письмо так письмо.

«Глубокоуважаемый» и т. д. Опустим.

– Что болит? Давно? Как лечились? Есть снимки? Раздевайтесь.

Все честно. Человек действительно болен, хотя и не столь серьезно. У него опухоль средостения. Доброкачественная.

– Нужна операция. Испуган. Это естественно.

– Ничего, не бойтесь, не очень опасно. Пишу заключение на бумажке.

– Все. Надумаете оперироваться - обратитесь в приемный покой с этой бумагой. Примут, как будут места.

Стоит, мнется.

Смотрю вопросительно. Что еще?

– Михаил Иванович, я, конечно, понимаю, что вы очень заняты, но, знаете, операция опасна… я вас очень прошу, очень, чтобы вы сами… Я все сделаю…

Послать? Нет, нельзя. Да и не за что, это же не аппендицит. Вежливо.

– Извините, но я не могу. Я вынужден делать более сложные операции, а такие делают мои помощники. Я назначу вам хорошего хирурга. До свидания.

Поморгал растерянно, ушел. Редко настаивают. Вид у меня, наверное, не располагает. Однако тот профессор еще будет звонить. Иногда сдаюсь. Но редко. Совсем мало операций по знакомству - три-четыре в год, не больше. Включая и начальников.

Обычно ограничиваюсь тем, что обещаю поприсутствовать. И выполняю: вскроют плевру, позовут, посмотрю. Это тоже важно.

Никто мне денег не предлагает, подарков не делает. Разве что цветы в клинике. Отучил.

Покурим. Посетителей немного - подождут.

И вообще сложный вопрос: право больного выбирать врача. Иностранцы часто спрашивают: «Может ли у вас больной и т. д.». Нет, не может. Не принято. И нельзя разрешить. Хотя, не скрою, тяжело для пациентов ложиться на стол к аспиранту Жене или ординатору Степе. Но отказов почти нет. Доверие к клинике. «Я отвечаю за вашу операцию, кто бы из моих помощников ее ни делал». Этого достаточно, хотя уверен, все равно страшно. Мне бы было страшно.

Но вот статистика. Сколько осложнений и смертей у ординаторов, ассистентов и у меня, профессора. Все в порядке: у молодых умирает даже меньше. Подбор больных - дается то, что по силам. И еще - контроль старших во время операций.