Мысли и сердце

Теперь я имею право подумать. Так и сказать - «откажись»? Грубо. Обнадежить? Не хочу. Хотя надежды у нее определенно есть. Физические силы вернутся, и любовь может вспыхнуть вновь. Не такая, как сначала, но все же. Это зависит от ее ума. Красоты и, наверное, всего прочего у нее достаточно. Но если она бездарна - безнадежно. «Ты очень хороша, но мне какое дело…». Отвечу, как думаю.

– Я не считаю, что вы должны строить свою жизнь с расчетом на его любовь. Если даже он любит, то проживет едва ли долго. Надейтесь на себя. В жизни есть два крепких якоря - работа и дети. Все остальные невзгоды можно перенести.

– Но у меня нет этих якорей. Я еще не уверена в работе и не имею ребенка, хотя очень хочу. Что же мне делать?

– Бороться. Прежде всего - войти в свою работу. Она очень интересна, мне кажется. Нужно думать и думать о ней, тогда будут открываться все новые горизонты. Простите, я говорю затасканными словами, других не придумаю. А ребенка нужно родить.

– Как? Ни с кем другим я не могу быть. Просто физически не могу.

Странные существа - женщины. Мне непонятно это «просто не могу».

– Тогда возьмите чужого, только маленького. Я уверен, что человек на девяносто процентов определяется воспитанием, поэтому свой или чужой - все равно.

– Легко сказать. Нет, я еще подожду пару лет.

– Конечно. У вас еще есть время. Но помните о «шагреневой коже».

– Не буду благодарить за советы. Это я знаю сама. Но мне трудно жить. Вы понимаете - нет у меня какого-то стержня. Завидую вам, завидую даже Саше, несмотря на все. Завидую многим знакомым женщинам - просто обыкновенным женам, имеющим мужа и детей. Все вы знаете, что хотите, а я - нет. Так, блуждаю от огонька к огоньку.

– Что ж, дорогая, тем хуже для вас. Все мы, которым вы завидуете, просто убедили себя, что это и есть благо. Если вы не последуете за нами, а будете без конца сомневаться, плохо будет к старости. Нужно выбирать…

– Буду стараться.

Пауза. Все сказано. Час прошел. Даже на пять минут больше. Удастся ли остановить кровотечение? Не знаю. Где-то внутри чувство - удастся. Но я не верю предчувствиям. Сколько раз они обманывали меня!

– Ирина Николаевна, я пойду в операционную. Хотите - сидите здесь, хотите - идите снова в лабораторию и ждите там.

Намек поняла. Встала. Лицо и взгляд сложны. Горе, обида - что не понята и не утешена. А может, мне кажется? Просто устала от всего. Как хочет.

Я проводил ее в лабораторию. В коридоре пусто. Вернулся в кабинет и выкурил сигарету.

В общем, она такая же, как Рая.

Снова этот коридор, лестница. Совсем ночь. В клинике тихо. Только в ординаторской слышится разговор. Конечно, Олег же не может говорить тихо.

Сколько я еще буду здесь ходить? Может, уже все в порядке? Едва ли. Большая хирургия отучила меня от оптимизма. Все нужно вырывать силой, зубами. Зайти к Рае? Нет, как-то неловко Разговаривал с одной, а теперь утешай другую. Ну и что? Ведь это же Саша натворил, не я. А ты теперь соучастник. Ничего не поймешь. Проблема добра и зла.

Вхожу в операционную. Нет, не вижу радости в обстановке. Дышит он сам, но через трубку. Дима у изголовья, понурил голову. Около ампул, в которые стекает кровь из дренажа, сидят на корточках Леня, Петро, Женя. Мария Васильевна стоит над ними и смотрит на часы. Молчат. Понял - считают капли. Значит, кровотечение продолжается. Подождал, пока кончат считать. К Петру:

– Ну?

– Все хорошо, Михаил Иванович. Вот только темп кровотечения не уменьшается.

– «Все хорошо, прекрасная маркиза…» Всегда ты был оптимистом, только больные у тебя часто умирают.

Он обиженно молчит. Зря это я. Но сейчас разбирает зло на весь мир. Сколько еще можно страдать? Вот пожалуйста - кровотечение, расшивай рану, ищи сосудик, которого, конечно, не найдешь, потому что кровит все понемногу от нарушения свертывающей системы. Это опять наркоз, опять опасность остановки или сердечной слабости. Опять то, опять другое. Нет уже сил бороться. Краешек мысли: «Зачем ты не умер сразу?» Испуг. Наверное, только я такой подлый человек, что мог такое подумать.

– Сколько капель?

– Сейчас пятьдесят. То уменьшается, то снова возрастает. За последние полчаса отошло восемьдесят кубиков.

Прикидываю: в час - сто шестьдесят, за сутки - четыре литра. Значит, столько же нужно перелить. Это при плохой печени и почках почти смертельно. Да и где возьмешь столько свежей подобранной крови?

– Какая же у вас свертываемость?

– На шестой минуте образуется сгусток, но он очень слабый.

– Все уже вливали, что нужно?

– Вот, все записано.

Дима подает наркозную карту. Большой лист, все по минутам. Смотрю. Да, все сделано для усиления свертываемости. Но разве ты можешь гарантировать, что нет какого-нибудь кровоточащего сосудика? Разве не бывало такого? Тем более что сердце сжимали через грудную стенку во время остановки.