[412] Совершить прелюбодеяние с Богом — вот величайшая мистерия, ради которой был сотворен мир.
[413] Настоящий страх перед Богом отдаляет нас от Него, а игра в страх перед Ним усиливает высочайшее наслаждение.
[414] Иудеи придумали богобоязненного человека; Индия — человека, познающего и любящего Бога.
[415] Слуга Божий родился в Иудее, но зрелости достиг среди арабов. Радость Индии — слуга-любящий.
[416] Совершенная любовь устраняет страх; но все же сохрани хоть легкую тень воспоминания о временах изгнания, и тогда совершенство станет более совершенным.
[417] Твоя душа не вкусила Божьего наслаждения во всей его полноте, если она не изведала радости быть Его врагом, противоборствующим Его замыслам и вступившим в смертельный бой с Ним.
[418] Если ты не можешь заставить Бога полюбить тебя, заставь Его сражаться с тобой. Если Он не заключает тебя в любовные объятия, принуди Его заключить тебя в объятия борцовские.
[419] Моя душа — Божий пленник, захваченный Им в бою; она до сих пор вспоминает ту войну, хотя и оставшуюся далеко в прошлом, с восторгом, трепетом и восхищением.
[420] Больше всего на свете я ненавидел боль, пока Бог не заставил меня мучаться и страдать; и тогда мне открылось, что боль — это лишь своевольная и извращенная форма высочайшего наслаждения.
[421] Четыре вида боли посылает нам Бог: просто боль; боль, вызывающая наслаждение; боль, которая сама и есть наслаждение; неистовый восторг в чистом виде.
[422] Даже когда восходишь к тем планам блаженства, где исчезает боль, она все равно существует, преображенная в нестерпимый экстаз.
[423] Поднимаясь ко все более высоким вершинам Его радости, я спрашивал себя, есть ли предел растущему блаженству, и начинал почти бояться объятий Господа.
[424] После любви к Богу высочайший восторг приносит любовь к Богу в людях; кроме всего прочего, она дарует радость любви ко многим.
[425] Возможно, для тела нет ничего лучше единобрачия, но душа, любящая Бога в людях, всегда пребывает в этом мире как ничем не связанный восторженный любовник, принимающий в объятия всех; и все же, — в этом вся тайна — она любит одно-единственное существо.
[426] Весь мир — мой гарем, а всякое одушевленное существо и неодушевленное творение в нем — источник моего восторга.
[427] Одно время я не знал, кого я люблю больше — Кришну или Кали; любя Кали, я любил самого себя, но любя Кришну, я любил другого, и все-таки в нем любил свое «я». Поэтому я полюбил Кришну даже больше, чем Кали.