Мысли

Сейчас, конечно, трудно рассуждать о предельном варианте полнейшей виртуализации действительности и ее осмыслителей. Не говоря о всякого рода технических мелочах, на пути этого стоит принципиальный предел преобразования человека в единицы носителей информации и воссоздания его заново в его сложном иерархически-строенном агрегатном состоянии и персональной единичности. То есть речь уже идет о неоантропологическом проекте наряду с другими стратегиями в сфере новой антропологии, типа генных или клонных практик и утопий. Однако, на подобные проекты по выращиванию существ с ориентированно-измененными генными кодами или клонированных существ существует нравственный (во всяком случае, в пределах иудео-христианской традиции), а ныне и поспешно-фундаменталистский юридический запрет на подобного рода деятельность. В то время как всякого рода виртуальные исследования и реализации вполне укладываются в культурную традицию всевозможных практик измененного сознания, от галлюциногенных до медитативно-визионерских, привычных во всех культурах мира.

В пределах же современного визуального искусства, когда произошло принципиальное отделение автора от любого рода текста (вербального, визуального, жестового, поведенческого) и переведение его, так сказать, на фантомный, виртуальный режим существования в пределах жеста, поведения и стратегии в квазижанрах акций и проектов (хотя вполне распространен и способ умаления себя до уровня какого-либо текста, но с вполне осмысленным и читаемым знаком этого жеста, во всяком случае, если не самим автором, то всей массой культурных практик, институций и деятелей), произведения компьютерного искусства вполне вписываются во все вышеперечисленные способы объявления художника в культуре в качестве еще одной языковой конкретизации.

При работе же с самими компьютерно-виртуальным мифами и мифологемами прежде всего надо обратить внимание на проступающие сквозь них архаические черты подобных же в пределах всей человеческой культуры. А также на механизмы возникновения, порождения их в пределах староантропологической культуры (в смысле «старо» в ее не столько оппозиции, но в определении относительно возможной экстраполированной экстремы новой антропологии). То есть проекции на них всех представлений об инопространстве — от адских до райских.

Этому, собственно, и посвящен мой достаточно давний проект «Компьютер в русской семье» <1994> и мои нынешние, актуальные для меня и поныне, размышления на эту тему. Первый, внешний уровень проекта — китчевый, игровой — являет сочетание образцов новейшей технологии и традиционных, вроде бы впрямую не сопоставимых, обычно не сополагаемых в пространстве одного эстетического проекта, предметов быта. То есть представляет собой обычный нынешний способ апроприации традиционным человеком современного дизайна и эстетики.

Второй же уровень презентирует практику магических охранов, оберегов от внедрения внешнего страшного мира в жилище и человеческое тело (жилище духа, персоны) посредством сакрально-магических узоров и орнаментов на всех входах — окнах и дверях, а также на внешних антеннах тела — браслетах, ожерельях, кольцах. Подобные же визуальные приемы использованы и при тематизации мифологемы компьютера и интернетного инопространства. Помимо украшения самих компьютеров и подставок узорчато-орнаментированными салфетками, воспроизведены другие способы оберега от вторжения в наш мирный быт этого инопространства. Показаны и многочисленные способы доместикации компьютера посредством постепенного внедрения его в среду уже одомашненных предметов быта, вплоть до окончательного претворения его в чистый свет (простое свечение экрана), при котором автор читает книгу. В этом последнем акте тоже прослеживаются несколько культурных аллюзий. Ну, во-первых, весь смысл компьютерного инопространства стянут опять-таки на книгу, на процесс чтения, постижения текста как медитации. К тому же явен отсыл к картине Рибейра «Святой Иероним в пещере», где свет от единственной звезды в потемках падает на Писание. К тому же припоминается картина советского художника (не припомню его имя), где изображен Ленин на какой-то конспиративной квартире, погруженный в чтение при свете притененной зеленоватой настольной лампы.

Ну и третий уровень работы представляет собой культуро-критицическую рефлексию (явленную в имидже эдакого наивного апроприатора современной технологической культуры) по поводу всего объема виртуально-компьютерной идеологии.