Мысли

При подобного рода практике, понятное дело, результаты однозначно не могли быть истолкованы даже самими авторами. При общeкритическом отношении к используемому материалу, несомненно, не могли не проглядывать и элементы если и не восхищения и адорации отдельными его пластами и образами, то некоторая все-таки экзистенциальная повязанность с ним, даже привязанность по причине детских и юношеских искренних переживаний. То есть этот общесоветский всепроникающий, претендующий даже на метафизическую тотальность язык как бы испытывался на возможность наличия в нем живых, возможных для ежедневного нормального человеческого потребления зон. К тому же, несомненная общероссийская литературность, то есть пронизанность литературой не только искусства, но и самой жизни, помогали в создании неких обаятельных жизнеподобных и литературоподобных фантомов.

В ходе работы вырабатывалась некая технология испытания подобного рода тотальных языков, утопий и идеологий, а также и грамматика их прочтения не как абсолютных истин, но просто неких типов говорения, возможно, и истинных в пределах своей аксиоматики. Этот опыт и разработанность подобных художественных технологий в дальнейшем позволяли применять их и к испытанию любых других языков и высказываний для обнаружения скрытых тотальных амбиций.

Кстати, именно художественно-идеологическая работа, проделанная соц-артом, выработала оптику восприятия социалистического реализма, сняв с него абсолютную тоталитарно-идеологическую зачарованность. Нынешние его потребители и обожатели просто не отдают себе отчета, что смотрят на него глазами, промытыми соц-артом.

Сами же объекты соц-арта, в разной степени в своей визуальной артикуляции апеллирующие к различным пластам и стилям не только русского искусства (которые, кстати, во всей своей интернациональной и хронологической полноте пыталась апробировать и советская идеология), для неискушенного зрителя предстают зачастую весьма забавными объектами и текстами, в немалой степени воспринимаемыми просто как иронические.

ИМИДЖЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Нельзя не впасть в ересь [78] 1990

Всякую культуру, очевидно (и даже вполне очевидно), можно описать неким кругом имен, то расширяющимся, то сужающимся, в зависимости от конкретных задач исторического момента (скажем, в моменты грозные и военно-патриотические Пушкина — Лермонтова сменяет, однозначно переводимый в другую систему Суворов — Кутузов).

Связь в культуре, в культурном менталитете, имен этих с реальными плодами когда-то реальной деятельности в некогда реальной жизни не всегда адекватна (в смысле требования некоего прямого соответствия), условна и весьма подвижна (и в смысле интенсивности, и в смысле экстенсивности — при правильном понимании не самого наполнения этих понятий, а их отношения, то есть некой иррационально-операциональной зоны).

Из вышесказанного совершенно ясно, что речь идет об образе литератора, деятеля искусства, поэта (в нашем случае), так называемой позе лица (мы употребляем более мягкое называние, относительно первоисточника, где употреблено слово рожа — что тоже красиво). В сфере массмедиа подобное именуется имиджем, который (как и образ и поза) для культурного сознания значит порой больше (во всяком случае, является предметом гораздо более частых игровых операций, а также, предметом безумных страстей и недоразумений, и не только эгалитарных, но и вполне элитарных), чем сами плоды деятельности персонажа. В результате чего и сами стихи (ведь сейчас, вспомним, мы говорим все-таки о поэте!) прочитываются назад через этот образ, перетолковываются, как и судьба, выстраиваемая теперь в «сновидческой» каузальности (то есть от данного момента, но как бы в естественной каузальности последовательности и зависимости к данному моменту), что, собственно, отвечает всегдашнему предпочтению телеологической выстроенности судеб личностей харизматических (а, может, так оно и есть на самом деле, а? — это ты меня спрашиваешь? — а кого же еще? — так ведь это ты сам утверждаешь! — я? ну ладно! продолжим), не оговаривая только отдельной проблемы: с какого момента жизни образ начинает превалировать и уже перестает быть сотворяемыми стихами, которые в этом смысле как бы теряют смысл как стихи, но только как акт подтверждения. Ясно дело, что некая преизбыточная акцентация на подобного рода проблеме объясняется спецификой данного мероприятия, доминанта которого и есть культурная канонизация либо фиксация этого как свершившегося факта и некое ранжирование статуса среди прочих.