Мышление. Системное исследование

Но вернемся к нашему мысленному эксперименту. Итак, интеллектуальная функция «контактирует» с реальностью, образно выражаясь – в 2D-формате (и то в лучшем случае). Отсюда очевидно, что фактическая реальность кажется нашей интеллектуальной функции куда более статичной, чем, вероятно, следовало бы. Действительно, мы, вопреки собственной убежденности, не воспринимаем действительность процессуально. Да, мы думаем о ней как о процессах – движения, горения, брожения, затмения, течения, рождения, пения, развития, старения, умирания и т. д., но все они сплошь есть лишь воспроизведенные нашей психикой динамические эффекты.

Таким образом, мы вплотную подошли от идеи «пространства» к идее «процесса», который оказывается, по существу, такой же реконструкцией. Вообще говоря, наша интеллектуальная функция демонстрирует две в каком-то смысле противоположных интенции: с одной стороны, в рамках представлений о реальности она все стремится упорядочить и стабилизировать, с другой же – реконструируя фактическую реальность, она практически все рассматривает как процессы. Однако все эти ее «процессы» совершенно лишены всякой фактической динамики! И правда, какой, если не иллюзорный, процесс мы можем обнаружить в рамках 2D-формата?

Вот иллюстрация классической зеноновской апории «Ахиллес и черепаха» (рис. 15).

Рис. 15 Апория Зенона: Ахиллес и черепаха

Видим ли мы на этой картинке действительный процесс соревнования греческого бога с пресмыкающимся? Нет, конечно. Мы его реконструируем, создавая, впрочем, в своей голове ровно такие же «картинки». То есть нам кажется, что время в нашем интеллектуальном пространстве присутствует, потому что мы постоянно думаем о каких-то «процессах», «прошлом», «будущем», «целях», «долгих расстояниях» и т. д. Но в действительности все эти наши «процессы» принципиально вневременные. А если время как-то и присутствует в нашем психическом пространстве, то только в те моменты, когда в нем проявляется наше осознанное «я», озабоченное теми или иными проблемами, и сообщает нам о некоем своем целенаправленном и пока еще неудовлетворенном желании.

Иными словами, мы совершенно не способны мыслить время как таковое. Мы можем понимать, что «время прошло», что у нас «есть время», что нам для чего-то понадобится такое-то «количество времени» и т. д., но собственно хронометра в нашем мозгу нет – мы не чувствуем время, мы его лишь предполагаем, высчитываем. Так что, когда Альберт Эйнштейн говорит, что время – это «не более чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая», с нами в каком-то смысле (причем в прямом и в переносном) говорит сама интеллектуальная функция. Впрочем, если Эйнштейн и предложил нам геометрическую модель Вселенной, то, скорее, в поддон, так сказать, своей интеллектуальной функции, нежели по причине того, что никакого физического времени действительно нет. Но то, что его – как такового – нет для нашей интеллектуальной функции – это вполне очевидно. На первый взгляд, отсутствие времени в пространстве интеллектуальной функции кажется серьезной проблемой – если фактическая реальность динамичнее, чем мы о ней думаем, то плохо, казалось бы, что мы не можем этого воспринять. Но, судя по всему, наличие этого «недостатка» в пространстве интеллектуальной функции имеет и свои резоны, а то, что нам кажется «минусом», на самом деле является для нее несомненным «плюсом»: именно вневременность процессов, мыслимых нашей интеллектуальной функцией, позволяет ей успешно решать практические задачи.

Так почему же для нашей интеллектуальной функции отсутствие времени в интеллектуальном пространстве скорее благо, нежели проклятье? Судя по всему, ответ на этот вопрос как раз и заключается в невероятной сложности фактической реальности, которую мы пытаемся своим слабым мозгом постигнуть. А то упрощение, которое интеллектуальная функция неизбежно производит, создавая реконструкции реальности – вневременные, предельно схематизированные, – и позволяет ей решать практические задачи.

Избыточная детализация только бы запутала все дело, а не для того эволюция столько трудилась над созданием интеллектуальной функции как над «приспособительным признаком», чтобы та, на радость хищникам, меланхолично пребывала в бесцельном познании «истины». Храм Святого Семейства, созданный гением Антонио Гауди, штука, понятно, невероятно сложная, но, как мы видели, если преобразовать ее в несколько схем, кажущаяся почти нерешаемой задача тут же демонстрирует вполне ясный ответ. Так что фактическое время только бы все усложнило, не давая нам, впрочем, ничего стоящего взамен.

Преодоление сложности – «блоки»