Мыс Трафальгар

Ну еще бы, думает де ла Роча. А как же иначе. В конце концов, в этой несчастной Испании единственное, что через скрежет зубовный и отчаянный мат спасает нас от полного позора, – это люди. Иначе как объяснить, что, несмотря на уже полуторавековое превосходство англичан, нам все это время удавалось не потерять лица: регулярная морская связь с Америкой, победа Наварро в Тулоне, героическая оборона Веласко гаванской крепости Эль-Морро, научные экспедиции, труды Хорхе Хуана, картография Тофиньо, походы на Алжир и Санта-Каталину, шебеки Барсело, вылазки на английское побережье, давление на Ямайку, взятие Сан-Антиоко и Сан-Педро, оборона Тулона, Ро-саса, Эль-Ферроля, Кадиса. Или бой, данный Хуаном де Лангарой между мысами Сан-Висенте и Санта-Мария, когда, прикрывая отход своей эскадры, его «Феникс» восемь часов один дрался с несколькими англичанами, и когда в конце концов флаг упал, у корабля не оставалось ни единой мачты, командир был тяжело ранен, а почти вся команда перебита. И все это, с горечью думает Карлос де ла Роча, и то, что было раньше, и то, что было и есть всегда, все это, несмотря на скверные правительства, на беспорядок, расхлябанность и бездеятельность, сделали люди. Те самые бедные люди. Которым не платят, которых бьют. Такие же, как те, кто сегодня сражается на «Антилье». Несчастные хорошие вассалы, никогда не имевшие хороших господ. Потому что над Барсело, и над Лесо, и над Веласко всегда стояли негодяи – морские министры и чиновники, которые во время прошлой войны с Англией, чтобы пополнить команды, объявили прощение беглецам и дезертирам, посулили по три унции золота добровольцам, обещали всем морякам четко выплачивать жалованье и все, что полагается, и не отправлять их на военные корабли иначе, как на определенных условиях. Но когда эти несчастные объявились, им не заплатили ничего, а «определенные условия», на которых их заставили сражаться, оказались равносильны вечному рабству. А кроме того, оставили без людей рыбачьи, торговые и корсарские суда. И, разумеется, когда вспыхнула новая война, этот народ, сполна узнавший, почем фунт лиха, сказал: катитесь на эту войну сами.

– Старший боцман!

Старший боцман Кампано, человек весьма толковый и дисциплинированный, поднимается на ахтердек бегом, не сгибаясь, хотя как раз в этот момент, просвистев над их головами, английское ядро пробивает новую дыру в контр-бизани. К услугам вашей милости, дон Карлос, говорит он, прикасаясь пальцами к шапке. Скажите мне, как у нас с маневром, просит командир. Кампано проводит ладонью по своему плохо выбритому, морщинистому лицу и отвечает: ну, нормально, дон Карлос. Могло быть и хуже, вы ведь знаете. У нас сорвало грот-бом-брам-стаксель и пару штагов грот-мачты, один фор-стень-фордун, один фор-брам-фордун, ну, и еще кое-что по мелочи, из бегучего такелажа. Мои люди уже занимаются этим.

– А что у нас с парусами?

– Да ваша милость сами видите… Если только о главном, то по четыре больших пробоины в фор-марселе и грот-марселе, две в нижнем крюй-селе и три в контр-бизани.

Рррраааааа. Английское ядро (де ла Роча почти успел увидеть, как эта черная сволочь летит к нему, стремительно увеличиваясь в размерах) проносится между шляпой командира и бизань-мачтой, перебивает несколько фалов, отчего сверху падает и раскачивается у самой головы гардемарина Ортиса тяжелый шкив, и, к счастью, не причинив большего урона, со свистом исчезает за другим бортом. Орокьета, не осмеливаясь вновь настаивать, озабоченно покусывает губы. Однако все и так ясно. В этой фазе боя нет никакой нужды в том, чтобы командир корабля и весь его штаб оставались в таком опасном месте, как ахтердек. А кроме того, опыт показывает, что, пострадай или погибни командир, люди падают духом. Ррраааа. Еще одно английское ядро проносится со звуком разрывающейся ткани. И еще. И еще. Рррааа. Рррааа. Последнее прошло ниже и угодило в коечную сетку. Удар, треск. Комендор из расчета второй карронады испускает вопль, когда щепки вонзаются ему в руку. Кровь хлещет, словно зарезали свинью. Орокьета велит ему идти в лазарет, чтобы его перевязали, и, если сможет, немедленно вернуться, и комендор, бывалый капрал, согнувшись, сам спускается с ахтердека и исчезает в проеме люка. Де ла Роча выжидает некоторое время – ровно столько, чтобы одно не показалось следствием другого.

– Пойдемте на шканцы. Вы тоже, Орокьета. И штурман. Все, за исключением тех, чей боевой пост здесь.

– Слушаюсь. Слушаюсь.