Как-то в парной пьяный капитан, из тех, на ком начальство давно поставило крест, громко крикнул с полка, когда Космонавт ввалился в эту душегубку, сдобренную паленым можжевельником, голый и с веником:
После драки в предбаннике, где он избил обидчика до полусмерти на глазах сослуживцев, еле оттащили, после домашнего скандала, в ходе которого он разнес мебель и так измолотил жену, что она, окровавленная, побежала прятаться к соседям, он хотел было застрелиться, но, к счастью, упал на ковер и заснул, обессилев душой и телом. Отцовская школа, бешеный родовой нрав, а ведь Космонавт отличался в зрелости скорее сдержанностью и осмотрительностью, держал себя в узде, но, конечно, страсти кипели под спудом.
Утром Космонавт опохмелился и в раздумье просидел с полчаса перед включенным телевизором. Показывали викторину. Потом выключил телевизор и пошел в штаб, где нашел комэска, двинул ему по скуле — тот лишь пожал плечами, но вынул из ящика пистолет, — и положил на стол рапорт об увольнении. И очень скоро — недели не прошло — вполне мирно и полюбовно покинул Кубинку и всхлипывающую днями напролет жену, все еще заклеенную вдоль и поперек пластырем: только похлопал по спине, мол,
В сорок шесть лет он начал жизнь новую. Как говорится — с чистого листа.
Кое-какие деньги у него были. И была дачка, которую за полцены перекупил ку2бинский сосед. Всего вместе хватило на плохонькую однокомнатную квартиру в Одинцове —
Он зажил холостяком, подтянулся, пить бросил начисто. Дома у него была больничная чистота, всякая вещь на своем месте, в раковинах, в ванне — ни следа ржавчины, паркет в комнате, линолеум на кухне — до блеска, всегда свежайшие полотенца, окна даже зимой — приоткрыты, чтоб — чистый воздух. Себя держал в спартанской форме, дам — не водил, дома — гантели, контрастный душ, на работе — тренажеры, благо школа была хорошо оборудована; бриться ходил в цирюльню — в офицерской среде это всегда считалось шиком, одной из составляющих праздной жизни на гражданке; одевался не без щегольства — ботинки хорошей кожи зеркальны, всегда идеально чистые синие джинсы, густой вязки серый свитер под горло, черная кожаная куртка, смахивающая на лётную, кепка с махрой. И выправка, конечно.
Он взялся за самообразование, решил вспомнить английский, читал со словарем. Брал книжки в библиотеке — те, что не успел прочитать в молодости. По воскресеньям — в субботу у него был плотный график тренировок — выезжал на машине в Москву, ходил пару раз в театр, но больше катал по улицам, приглядываясь, запоминая повороты, развороты, запреты, светофоры, переулки, — движение в столице устроено было на манер лабиринта. Москвы он почти не знал, так, бывал проездом, вырос в Самаре, потом — школа, потом — гарнизоны, летом Сочи.
Нет, он не собирался оставаться холостяком. Он и в театры-то ходил в тайной надежде встретить подходящую женщину. Потому что решил: коли соберется жениться, то предварительно все продумает основательно, не мальчик. Давал объявления в газетах, просил писать на почту. Ответы приходили тревожные, он скоро бросил эту практику. А как-то, перечитывая смолоду не попадавшегося библиотечного Хемингуэя, наткнулся на рассказ «Дома», про такого же, как сам, вояку:
Однажды он пришел в парикмахерскую бриться и замешкался в вестибюле. Через дверной проем на него уставился весь контингент
Космонавт сдернул с головы теплую кепку с ворсом и наклонил голову:
Он ходил теперь бриться только к ней. Жанна специально для него перемещалась в мужской зал, а все женщины, подружки и гостьи, на едином дыхании, забыв интриги — какой же салон