Мы живем рядом

Большинство этих детишек — девочки, с крошечными колечками в носу, на крыльях носа, с дешевыми браслетами на руках, тонких, как спички.

Они похожи именно на воробьев, прыгающих вокруг садовников. Есть что-то птичье, бездумное, быстрое в этих детях природы. Их чистые сердца не испорчены попрошайничеством. Дети помогают родителям. Когда такая девочка принесет рупию, а то и две — это больше, чем дневной заработок отца, и конечно ее будут ласкать и целовать за то, что она сумела достать эту рупию.

А когда в семье много детей и им можно дать только несколько тонких блинов из прогоркшей муки или несколько гнилых бананов, то поймешь, почему дети так яростно кричат: «Бакшиш!»

Воробьи бросаются к лошадиной стоянке, и к ней же бросаются и детишки с большими легкими подносами. Те и другие спорят из-за лошадиного помета.

Но воробьи полетят в сторону, в сады и парки и будут сыты. Счастливые птицы Пакистана! Им живется хорошо, гораздо лучше людей. Бедные, голодные дети Пакиана! Им живется гораздо хуже птиц! Очень жаль!

«Дикий горец»

По его костюму, по резким чертам лица, по его движениям, полным энергии и уверенности, можно было сразу сказать, что он человек не городской. Это так и было. Он пришел с гор, из тех дальних мест, где до сих пор можно встретить обычаи глухой старины и где меньше всего имеют представление о том, что делается на свете.

И когда председатель собрания назвал селение, откуда он пришел, то можно было легко представить себе грозные скалы его родины, узкие, повисшие над бездной тропинки, ревущие потоки, срывающиеся с утесов, взлохмаченные, пенные и дикие, как песни его гор.

— Он хочет прочесть свои стихи, он поэт, — сказал, улыбаясь, председатель собрания.

— Конечно пусть прочтет! — сказали присутствующие.

Встали четыре человека. И хотя они были похожи, как братья, но он выделялся среди них не только тем, что был чуть выше остальных ростом, но и выражением вдохновенного лукавства, которое вдруг появилось на его лице.

— Почему же один хочет прочесть стихи, а встали четверо? — спросил я.

— Потому что, — ответил председатель, — то стихотворение, которое он хочет прочесть, он сам переложил на музыку и оно так понравилось его землякам, что они поют его хором. Вот сейчас все четверо споют его.

Все четверо как-то приосанились, засветились таким же лукавством, как и он, щелкнули пальцами и запели. Сильные голоса и хороший слух были у этих горных братьев. Они пели с таким задором, что приятно их было слушать.

О чем же они пели? Я думал, что это что-то вроде старинной песни, в которой воспеваются подвиги седой старины, что-то боевое и вместе с тем лихое и смешное, потому что присутствующие разразились самым искренним хохотом, что еще более подзадорило певцов, и они грянули следующие куплеты с еще большим воодушевлением.

Теперь уже смеялись все вокруг.

Когда они кончили, гром аплодисментов приветствовал их. Они с достоинством поклонились и сели на свои места.

Что же пели эти «дикие горцы» из таких далеких мест, куда идти нужно несколько дней от железной дороги, такие это дебри? Сам поэт и его друзья не получают там газет и вряд ли слушают радио, а между тем песня их была сложена именно там, в этой горной глуши, и именно там ее стал распевать горный народ, потому что она ему понравилась.

Вот что спели они:

Капиталисты Пакистана
испугались собственного народа,
испугались, что он встает и требует прав.
Они послали молнию-телеграмму Трумэну:
«Трумэн, Трумэн, спеши скорей на помощь нам,
присылай нам атомную бомбу, мы сбросим ее
на пакистанский народ».
И Трумэн им ответил телеграммой-молнией:
«Какая там атомная бомба! Нам так дали в шею
в Китае, что мы сами не знаем, что делать,
как управиться с Китаем.
Как хотите, так и разделывайтесь со своим
народом. Мне не до вас!»

— Под каким же именем он сочиняет свои стихи, этот «дикий горец»? — спросили мы.

— У него есть псевдоним!

— Какой?

— Его псевдоним — Бомба!

Коробка сигарет

В кафе было шумно, потому что говорили все разом, и немного душно, потому что по случаю прохладной погоды окна были закрыты.

Толстый журналист медленно прихлебывал ароматный кофе из крошечной чашечки, тончайшее печенье хрустело на его больших белых зубах. Журналист пакистанец был важен и напыщен. Все доставляло ему удовольствие: и то, что он одет по-европейски, и то, что ведет беседу о вопросах большой политики, и то, что все признают его авторитет в этой области.

Придав своим черным бархатным глазам задумчивое выражение, он сказал:

— У нас можно печатать все что угодно!

— Сомневаюсь, что это так! — заметил я.