Однажды утром за завтраком в ресторанной зале мы обнаружили новых приезжих. За дальним столиком, в том молчании, в каком любят завтракать европейцы в Индии, сидел маленького роста человек в военном френче без погон и без всяких знаков отличия. С ним сидела толстая маленькая женщина с покрасневшими от слез узкими глазами, а напротив них сидели девочка и мальчик, по-видимому брат и сестра.
Им ужасно хотелось нарушить молчаливый завтрак, поиграть ложкой или вилкой, но строгий взгляд отца и укоризненный — матери сейчас же направлялся на них, и руки покорно опускались.
Иногда маленькая женщина начинала тихо, но быстро говорить им что-то очень серьезное, отчего девочка и мальчик еще больше съеживались и потом шли, как два котенка, держась за юбку матери с двух сторон.
— Это китайский генерал, гоминдановец, чанкайшистский генерал, — сказал нам слуга. — Побитый, — добавил он, — их тут много появилось в последнее время. Они бегут из Синцзяня: кто побогаче — на самолете, кто на машинах, а кто и на верблюде и на чем можно. Вот этому не повезло. Все, что там награбил, все пришлось оставить и бежать налегке. Жена говорит: «Уже третий раз от красных бежим. Куда бежать дальше, не знаем». Все ночи плачет, что много богатств потеряли. Вон у нее какие глаза красные!
Слуга пакистанец говорил это не только без всякой тени сожаления, но даже с большим удовольствием.
Китайский генерал вечером после обеда выходил в соседнюю залу, где топили крошечные каминчики по случаю зимы, и сидел в кресле. Он всматривался в пламя, а его жена сушила свой платок на маленьком огне. Дрова, привезенные с гор, смолистые и крепкие, трещали, и угольки летели в стороны.
Слуга, проходивший мимо, взглянул мельком на них, усмехнулся и сказал:
— Так им и надо: плохие люди — свой народ выгнал...
Как-то утром мы направлялись завтракать. И хотя по расписанию полагалось быть зиме, но краски и свежесть воздуха были, на наш взгляд, почти весенние. Однако местные жители кутались в одеяла, которые им заменяют шубы, и проходили быстро, стараясь согреться на ходу.
Мы позавтракали и возвращались по двору. В креслах, плетенных из разноцветной соломы, сидели сухие англичанки и вязали джемпера, пока мужья их заседали в банках и министерствах. Белозубые мальчишки гонялись друг за другом по улице. Все было обыкновенно. И вдруг мы увидели необыкновенное.
Между колоннами стоял круглый стол. За ним сидел гоминдановский генерал. Положив локти на стол, он смотрел широко раскрытыми глазами на красные, синие, зеленые картинки, которые с ловкостью настоящего волшебника раскидывал перед ним «великий курьез нашего времени».
Жена генерала сложила свои маленькие пухлые ручки, и ее узкие глазки впились в шарлатана, размахивавшего рукой и что-то говорившего тонким и тихим голосом. Девочка и мальчик, как зачарованные, следили за полетом по столу чудесных картинок. Они сидели, как в театре, положив, точно по команде, пальцы в рот.
В тишине утра только скрипел голос «великого курьеза». Он стоял во весь рост, и его длинная фигура изгибалась, как будто он дирижировал оркестром. Его руки проносились то полные картинок, которые все время меняли положение на столе, то пустые взлетали в воздух, и пальцы корчились, как ястребиные когти. Они вонзались в картинки, перевертывали, перекладывали их, поднимали их вверх, и казалось, что, взмахнув рукой, он вынимает новую серию картинок просто из воздуха.
Шарлатан брал деньги недаром: представление было хоть куда! Мы стояли и смотрели из-за колонны. Неслышно подошел слуга с подносом, на котором лежали сигареты и стоял кофейник и две синие чашки. Он задержался, чтобы осторожно проскользнуть между нами, взглянул на шарлатана и генерала и шепнул, усмехнувшись:
— Гадает генералу, куда бежать дальше... А тот верит. И как не верить — последняя надежда! Ничего не поделаешь — последняя надежда!
И он проскочил дальше с подносом, ловкий и черный, как угорь. Мы посмеялись и пошли. На другой день мы были в рабочем квартале среди грязных низких глиняных жилищ. На глиняных стенах в крошечных переулках были начертаны огромные буквы: «Руки прочь от Китая!» И еще: «Бери пример с Китая!» Это было написано простыми людьми, может быть самыми бедными на свете.
В рабочем квартале Лахора
Этот квартал населен железнодорожными служащими. В нем живут машинисты, кочегары, стрелочники, сторожа, проводники. Жилища, в которых они живут, построены железнодорожной компанией, у которой они состоят на службе. По-видимому, архитектор, который строил эти закуты, не затруднял себя ни планом, ни материалом. Если вы возьмете длинный и узкий кусок глины и большим пальцем сделаете в этом куске вмятины через равные промежутки, вы получите модель этих построек. Это глиняные конуры, слишком большие для собаки, но корова в них не поместится.
Водопровода здесь нет, освещения тоже. На большой квартал одна-две колонки с водой. Это глиняный ад. Ночлежный дом, описанный Максимом Горьким в пьесе «На дне», показался бы здесь домом отдыха.