Мы живем рядом

— Да, — сказал Ястребов. — Что тут, братцы, происходит? Приехал в места молодости, и ничего не узнать: ни людей, ни городов. Вот возьмите Термез. Когда я был здесь молодым, несмышленым, со старожилами пришлось встречаться. Что тебе только не нарасскажут старые царские пограничники про царскую пограничную стражу! Как жили начальники: карты, пьянство, кукушка, друг в друга палили, дуэли из-за женщин. Так перепутали их, что не разберешь, какая чья. Комиссия военная специально приезжала разбирать. Вынесла решение: офицерский состав разослать в другие места, но сказала, что к этим людям надо подходить со снисхождением. Почему? А потому, что в этом месте жить европейскому интеллигентному человеку невозможно, климат страшный, а глушь такая, что единственным развлечением является охота на тигров, каковых здесь множество, но на это не всякий способен. Вот как здесь жили до революции! А теперь Термез — картинка. Никогда за все время своего существования он так не рос. Прямо маленький Париж этих мест! Я уж не говорю о Сталинабаде: из деревушки Дюшамбе коммунисты сделали чудо, а Ташкент — махина, громада, весь в электричестве!..

Тут хозяин вышел с Виктором, и немного спустя они внесли, как сказал Карский, русский дастархан. Графин водки, огурцы, сыр, колбасу, леща в соусе, помидоры и дыню.

Мы налили, выпили и закусили, подняв тост за дружбу народов, за наши достижения на всех поприщах, так как поприща у нас были разные.

— Геннадий Геннадьевич, — сказал я, — вы говорите: Азию не узнать. Конечно не узнать. Смотрите, за одно поколение как двинулся Китай, как проснулась Индия, а там и другие страны встают. Нам сейчас нужно мосты строить, и настоящие и духовные, что ли, чтобы в гости к разным народам ходить и друг о друге получше знать. Чувство времени — это такое чувство, которое тогда сильнее живет, когда вы знаете, что было, и что может быть, и что должно быть.

Мы еще не представляем себе всех чудес движущегося времени. Поколения сменяют поколения, и каждое мечтает о будущем, но не о прошлом, немногие стремятся заглянуть в прошлое, оно по-настоящему привлекает только тех, кто занимается науками. Мы еще очень мало знаем историю народов. То мы утверждаем, что мы скифы, а рисуем картины битвы скифов со славянами. До сих пор не знаем, как образовалась Русь и откуда шло к нам главное влияние — с запада или востока. Говорим, что славяне жили на Рейне и на Аму-Дарье. Мало мы знаем, особенно об Азии! Вот для Геннадия Геннадьевича Термез — маленький городок, который в царское время был просто человеческим захолустьем, напоминающим стоянку пещерного человека. А для меня Термез в тумане веков — место, где реют великие призраки. Объясните, почему и как он рос и чем он стал сегодня. Я хочу сесть на машину времени... и прокатиться.

— Пожалуйста, — сказал Арсений Иванович, и его черные глаза по-молодому усмехнулись, — я вас прокачу на машине времени, не сходя с места.

— Подождите, — сказал я, — а помните, как мы с вами в Шахи Зинда, в Самарканде, были на молении последних дервишей ордена Календарей и нас там чуть не зарезали?

— Был такой случай, — сказал, выпив рюмку водки, Карский, — но только вы преувеличиваете. Немного, но преувеличиваете. Зарезать нас не зарезали бы, но для настроения они — эти дервиши — нагоняли мрак, конечно, и за ножи хватались, но они же комедианты, так что это было безопасно. Но могли другие за них распорядиться — да, это возможно...

— А помните, вы показывали туалетные принадлежности красотки бронзового века: в крохотном горшочке и в коробочках краски для губ и бровей?!

— Женщины всех веков похожи друг на друга в этом отношении, — ответил Карский. — И после нашего времени останется кое-что по этой части для будущих исследователей, только меньше сохранится из-за разных чрезвычайных обстоятельств. Но раз вы заговорили о Термезе, то вот посмотрите...

Он вынул из стола ящичек и из ящичка монету, которую передал нам. Мы по очереди рассматривали ее.

— Это монета, найденная здесь, в развалинах древнего Термеза. Она времени царя Менандра. С одной стороны изображены греческие боги, а с другой — священная буддийская ступа. Тогда Термез назывался иначе: Деметрия Эвкратидия. Это было уже после развала империи Александра Македонского. Я могу вам показать кое-что, чтобы вы убедились, что мы не так беспомощны и кое-что знаем. Я приготовил для одной своей лекции диапозитивы, засняв собственные реконструкции, которые являются попыткой представить во времени одно и то же место. Это интересно для самых неподготовленных слушателей. Вы спрашивали, куда девались древнейшие цивилизации. Но для этой демонстрации я должен попросить Виктора немного помочь мне.

Они вдвоем повесили на стене простыню, которая прекрасно могла заменить экран. Вытащили из соседней комнаты предмет, который в моем детстве назывался волшебным фонарем, и комната погрузилась в темноту.

— Не разбейте посуду в темноте, — сказал Карский, — она не моя, а... хозяйская.