Мы живем рядом

Она села на диван и смотрела на ящик белыми от бешенства глазами.

Шофер и Фазлур дошли до дна. Камни, кирпичи, глина и деревянная посуда грудой лежали на полу.

Они смотрели недоумевающе на ящик, на баулы и мешки и на хозяйку этих вещей, ставшую вдруг молчаливой.

— Можно перекладывать, мем-сагиб? — спросил, кланяясь, Селим-шах.

Элен встала и толкнула ногой большое деревянное блюдо.

— Положите все обратно в ящик, положите, как было!..

С удивлением, ничего не понимая, они завертывали как попало вещи и укладывали их снова в ящик. Фуст молчал и курил свою трубку. Элен торопила своих помощников.

Когда все вещи были уложены, Фазлур сказал с улыбкой идиота:

— Мем-сагиб так бесшумно открыла этот ящик, может быть она научит нас так же бесшумно закрыть его?

Она ответила ему тихо и ясно:

— Идите спать вы оба, шофер и охотник. Все в порядке.

— А ящик?

— Вы придете за ним на рассвете и тогда заколотите его.

— А другой ящик?

— Оставьте его там, где он лежит. Его открывать не нужно. А эти камни сейчас закрывать не нужно. Это не те камни, которые могут исчезнуть ночью. Идите!

— Мы повезем их в Лахор, мем-сагиб? — спросил Селим-шах.

— Я бы охотно выбросила их под ближайший откос. Но их придется везти до Лахора, Селим-шах примиритесь с этим. А оттуда ты отвезешь их в Барамулу.

— Обратно? — с ужасом воскликнул Селим-шах.

— Ну, ну, может быть ты и не повезешь. Мы найдем в Лахоре средство переправить их обратно. А теперь всё. Спать!

Когда они ушли, Элен дала волю своей ярости. Изорвав свой шелковый платок, она ходила из угла в угол, и следивший за ней Фуст вдруг сказал ей нежно и тихо:

— Элен, сядьте. Я, кажется, понял, но не все. Элен, прошу вас, успокойтесь!

Все стало походить на семейную сцену, и Элен стало смешно, хотя от ярости у нее на глазах выступили слезы. Она беззвучно ударяла кулаком по дивану и говорила, как будто диктовала своей секретарше:

— Это ящики Броссе. Он собирает этот древний хлам отовсюду. Так мне погрузили ящики Броссе! Или это недоразумение, или Дембей обманул меня. Но если он обманул меня, он дорого заплатит за это. О, он заплатит так, что последние волосы слетят с его желтого черепа! Я сейчас же извещу в Дели об его операциях, и ему не поздоровится. Я добьюсь своего, дорогой генерал! Я вас вышвырну из Кашмира, и вы долго будете меня вспоминать. Я кончу вашу карьеру раз и навсегда!

Сон у Фуста давно прошел! Теперь он даже с интересом наблюдал припадок ярости Элен. То, что она беззвучно била кулаком о диван, то, что все происходило в тишине и слова произносились почти шепотом, казалось ему театральным и смешным. Он не знал, как прервать этот поток чувств. Вдруг Элен резко остановилась и сказала совершенно спокойным голосом:

— Я голодна. Найдется у вас что-нибудь поесть?

Фуст достал из чемодана бананы, яблоки, шоколад, сыр и виски. И бутылку содовой...

Она жадно глотала ломтики шоколада, ела яблоки и сыр и выпила виски. Уничтожив этот маленький ужин, она лениво потянулась, и стало видно, что от усталости у нее дрожат веки.

Потом взяла коробку, принесенную Селим-шахом, и сказала:

— Все же мне надо переодеться. Маскарад кончился. Пора по домам. Где у вас ванная?

Он показал ей, и она ушла.

Элен появилась свежая, повеселевшая, в том же сари, подошла к выключателю и повернула его. Комната погрузилась в густой сумрак, и в ней было бы совершенно темно, если бы свет дальнего фонаря не проникал в комнату.

В этом густом сумраке Элен подошла к Фусту, он услышал шорох струившегося неудержимо, как золотистый ручей, сари. Шелк задевал его руки и грудь, он увидел, вернее — угадал, ее глаза рядом со своими и губы, которые произнесли:

— Вспомним Непал, Джон!

— Вспомним, — сказал он, найдя во мраке ее плечи.

...Фуст проспал, и Гифт долго стучал ему, напоминая об отъезде. Все равно, пока собирались, завтракали, собирали вещи, прошли часы. Выехали поздно. Сразу стало жарко, пыль клубилась по дороге, и от нее некуда было спастись.

Гифт видел, что Фуст в каком-то рассеянно-добродушном настроении, и решил испортить ему это настроение, Он спел свой куплет самым вызывающим тоном:

В старой доброй стране,
Там я жил, как во сне...

Но пение никак не подействовало на Фуста. Он только вздохнул, и если бы можно было перевести этот вздох на слова, то они звучали бы так: «Если бы ты только знал, что́ ты проспал, если бы ты знал, что произошло рядом с тобой, пока ты спал, ты бы никогда не простил себе этого сна! Но поздно, поздно! А теперь можешь петь, что хочешь, это меня никак не трогает».

Перед тем как проститься с Элен, он подарил ей драгоценную иранскую миниатюру «Могольские принцессы, играющие в поло». Элен, взглянув на хорошенький ларец, поцеловала Фуста в щеку, но, когда открыла ларец и увидела миниатюру, засмеялась:

— Милый Джон, у меня уже есть точно такая миниатюра. Это подарок Аюба Хуссейна, не так ли? Он всем дарит эти копии. Он, по-видимому, очень любит эту вещь. Оригинал, по-моему, я видела в музее в Дели.

Растерявшись, Фуст все-таки рискнул заметить:

— Не находите ли вы, Элен, что одна из этих наездниц похожа на вас?..