— А мы путешествовали, как богачи, — Фазлур горько усмехнулся. — Нигяр, мы путешествовали, как ханы, все было к нашим услугам: бархат ночного неба, атлас луговой травы, шелк полевой тропинки, пир птичьих песен и вина всех ручьев. Каждую ночь я вспоминал тебя. Когда мне было хорошо, я жалел, что тебя нет со мной, когда мне было плохо, я радовался, что тебя это не касается.
— Я жалею об одном, — сказала Нигяр, — что я не была с тобой. Я тоже могла бы быть ночным сторожем или могла бы помочь больным женщинам и детям.
— Почему ты не спрашиваешь, с кем я странствовал?
— Потому что по твоему рассказу я вижу, что это была не женщина. Или же такая, которая оставляет сердце спокойным. Ведь не со своей же старой нянькой ты странствовал, и не с мамашей, и не с сестрой, которой у тебя нет...
— О, я — сын бедного старого охотника, студент Лахорского университета, работающий еще иногда для радио, пишущий стихи, песенки и рассказы, участник движения за мир, поставивший свою подпись против всякой войны и атомной в особенности, — получил счастье ухаживать за человеком, перед которым я чувствовал себя таким маленьким, как Азлам!
— Говори дальше. — Нигяр сидела неподвижно, сжав на коленях свои тонкие пальцы, на которых сегодня не было ни одного кольца. Я постараюсь угадать, кто это. Если я только знаю...
— Ты хорошо знаешь... В пути мой спутник сказал раз, когда я спрашивал о смысле пути: «Копатели колодцев проводят воду, куда хотят, плотник придает любую форму дереву, мастер самострелов натягивает по желанию тетиву, а мудрый человек вырабатывает, совершенствует себя. Так говорил древний мудрец, но это действительно и сегодня. Мы должны выработать себя...» Он еще говорил: «Наш народ не лучше, не хуже другого. И нас хотят заставить ненавидеть других, а мы не хотим. Мы должны заботиться о хлебе, а не о пушках. Мы должны заботиться о мире, а не о войне. От мира зависит наше собственное счастье и будущее нашей страны». Он еще говорил: «Смотри и запоминай. И никогда не уходи от народа. И ничего не бойся. И не думай, что наша родина, наша родная страна печальна. Она прекрасна. В ней живет добрый, смелый народ. Он копит силы и верит в будущее. Вместе с ним верь и ты». Я был счастлив поправить на нем одеяло в холодную ночь, чтобы он не простудился, когда мы ночевали у дороги.
— Но все-таки скажи, кто был твоим спутником. Я начинаю ревновать. Ты так говоришь о нем. Не утомляй меня ревностью.
Фазлур налил себе чашку холодного чая и выпил ее сразу.
— Я люблю, когда ты меня ревнуешь, но я не буду терзать твое любопытство... Ты сейчас отгадаешь... Он сказал мне: «Посмотри, как живут люди. Раз нам грозит преследование и надо искать убежище, пойдем к народу, — он лучшее убежище, потому что он породил нас... Будем с ним и укрепим себя для борьбы через его силу...» И мы пришли. И он просил никому об этом не говорить. Я был связан честным словом, дорогая Нигяр...
— Как? Это был Ариф Захур? Ни о ком другом ты бы так не говорил.
— Да это был наш любимый и славный писатель Ариф Захур.
— Не может быть! — воскликнула Нигяр с такой тревогой, что Фазлур оглянулся по сторонам.
Но комната оставалась такой, какой была. И никто не заглядывал с улицы в окно. И дверь на террасу была закрыта. Только шум города слышался издали, как ветер, пробегающий по лесу.
— Что с тобой? — Фазлур протянул к ней руки, боясь, что ей станет сейчас дурно.
Но она справилась с волнением и спросила, наклонившись к нему:
— Он в Лахоре?
— Что с тобой, дорогая Нигяр? — повторил, сам пугаясь своего голоса, Фазлур. — Ты так побледнела!
— Когда же ты пришел?
— Вчера. Что случилось?
— Ариф Захур погиб. И ты вместе с ним.
— Почему?
Нигяр встала, быстро подошла к двери, открыла ее, оглядела террасу и, вернувшись, сказала, глядя, в упор на Фазлура:
— Слушай, его арестуют, как только он появится. Отдан приказ немедленно схватить его. Где он? Я была уверена, что он в безопасности. Ведь его предупредили, чтобы он на некоторое время исчез из Лахора. Я была уверена, что он далеко, и поэтому не придавала угрозе значения. Но тогда дело было только в угрозе. Сейчас есть приказ, и они его выполнят. Ты знаешь этих людей. Они ни перед чем не остановятся. Где он?
— Его еще нет в Лахоре, — сказал Фазлур совсем другим голосом, серьезным и суровым.
Его первое волнение прошло. В нем просыпался горец со всей хитростью и осторожностью горца.
— Его еще нет в Лахоре! О Валлахи![12] — сказала Нигяр. — Хорошо, что его нет в Лахоре.
— Но завтра он будет обязательно в Лахоре...
— Ему нельзя входить в город.
— Откуда ты знаешь о том, что отдан приказ?
— Я не могу тебе сказать. Я даже не знаю, на каком основании этот приказ. Но это правда, клянусь тебе! Я не могу сказать больше ничего. Это тайна.
Фазлур пожевал губами, как будто хотел выплюнуть чесночную корочку.